(Резко обернувшись.) Вы, Николай Леонтьевич?
С е р е б р е н н и к о в (глядя в окно). Жены, матери, дети, отцы. Морячки… Такой город… Столетняя традиция… Каждый сухогруз из дальнего плавания встречать. А если ЧП в море — весь город места себе не находит. (Смотрит на Шахматова, выжидая.)
Ш а х м а т о в. Может, чаю?
Серебренников берет предложенный стакан чаю. Садятся друг против друга. Молчат. Ждут, кто первый скажет слово.
С е р е б р е н н и к о в. Все-таки мне надо было ехать на судоремонтный.
Ш а х м а т о в. Почему?
С е р е б р е н н и к о в. Молод еще Самарин.
Снова помолчали. Посмотрели друг на друга. Пьют чай.
Что же ты, Михаил Иванович, не расскажешь, о чем с Трояном толковал?
Ш а х м а т о в (встал, прошелся к окну, обратно. Встал около стола). Троян перед выходом в океан просил меня дать ему слово. Отремонтировал их Лятошинский капитально. Понимал, что если в рейсе будет ЧП, чего это ему будет стоить. Поэтому просил меня дать слово.
С е р е б р е н н и к о в (перевел дыхание). Ну!
Шахматов молчит.
В чем слово?
Ш а х м а т о в. Что доверю ему последнее решение.
Пауза.
С е р е б р е н н и к о в (искренно потрясенный). Значит, крайком для него просто помеха? Все мы? И ты, Михаил Иванович?
Ш а х м а т о в (не сразу). Вы же умный человек, Николай Леонтьевич. Неужели не поняли?
С е р е б р е н н и к о в (искренне). Нет.
Ш а х м а т о в. Мы живем среди взрослых людей. Они хотят прожить свою жизнь. Свою, а не ту, которую за них решают. Вот и рвется русский человек, всегда рвется на самое рисковое дело. Потому что видит здесь свою власть над судьбой. Над стихией.
С е р е б р е н н и к о в. Больно невесело вы это говорите.
Ш а х м а т о в (качает головой). Радоваться вроде бы надо! Самостоятельности человек просит!
С е р е б р е н н и к о в. Гляжу, ты не особо радуешься. Забыть про этот разговор хочешь.
Ш а х м а т о в. Значит, я тоже недалеко ушел. Тоже привычка: «Как это без меня?»
С е р е б р е н н и к о в (подхватил). А ты действительно недалеко ушел. Из одного мы с тобой корня! Думаешь, если ты там доктор наук да три языка знаешь, — меняет многое? Рекомендовали ему дать «SOS» — он отказался. Значит, он! Троян!.. За все отвечает. Перед людьми! Перед пленумом!
Ш а х м а т о в (не сразу). Но ведь я же… я же просил его? Держаться.
С е р е б р е н н и к о в (вскочил). Не было этого! Не слышал никто!
Ш а х м а т о в (осторожно). И Лятошинский?
С е р е б р е н н и к о в (быстро, искренне, убеждая). И он! Думаешь, даром он у нас тут пятнадцать лет околачивается? В каждом крайкоме свой критикан должен быть. (Смеется.) По штату полагается.
Ш а х м а т о в (прямо в глаза, неожиданно). Вы это серьезно?
С е р е б р е н н и к о в (не понял). Про Лятошинского?
Ш а х м а т о в. Про меня.
Пауза.
С е р е б р е н н и к о в (спокойно). До конца биться буду, но не дам на крайком повесить… такое.
Ш а х м а т о в. Но ведь…
С е р е б р е н н и к о в. Никаких «но» не будет. (Как маленькому.) Крайком рекомендовал — Троян отказался! Виноват Троян. Ясно?
Ш а х м а т о в (замолчал, отодвинулся от стола, еле слышно). Ясно.
С е р е б р е н н и к о в. А у вас вообще приступ был? Вот это мы все видели!
Ш а х м а т о в (не сразу). С другими первыми вам было легче?
С е р е б р е н н и к о в (насторожившись). С каждым по-разному. Только они перед покоем сюда приходили. С больших высот. А вы наоборот. Вперед идете. Вверх и дальше.
Ш а х м а т о в (искренне, заинтересованно). Они вам многое доверяли?
С е р е б р е н н и к о в (задумчиво, почти печально). Хорошие старики были. Не вздорные. А теперь уж я сам старик. Суечусь, наверно, много. (Улыбнулся.) Небось у вас-то уж московские проблемы в голове, а? Большие дела вас ждут!