Врывается шум метели. В прихожей раздается мужское покашливание. Потом появляется кто-то в полушубке с поднятым воротником. Скидывает полушубок, потом мохнатую шапку. Это немолодой, лысый, чуть оторопевший человек. Наконец, к счастью или к ужасу домашних, они узнают в этом старичке самого Г е н н а д и я Г е о р г и е в и ч а В ы б о р н о в а. И только потом различают тоненькую д е в о ч к у.
В ы б о р н о в. А где же… (Повернувшись к Важнову.) Вот! Вот он, Павлуша! Что так смотришь? Не признаешь?
В а ж н о в (справился с собой). А я как знал! Еще Крониду говорю… Узнаёшь Кронида?
В ы б о р н о в. Ну ладно, ладно… (Хлопнув Голощапова по плечу.) Люди смотрят!
В а ж н о в. Геннадий Георгиевич!
В ы б о р н о в. Ну, приглашай! Куда? (Обводит глазами домашних, видит Калерию, отводит глаза, та и бровью не повела.)
В а ж н о в. Сюда! Сюда!
В ы б о р н о в. Туда так туда!
Выборнов и Павел Романович уходят в кабинет, закрывая за собой дверь. Голощапов проводит Тоню в большую комнату.
У стола.
С и р ы й по-прежнему спит у телевизора.
Г е й (вошедшей с Выборновым девочке). Вас как зовут, деточка?
Д е в у ш к а. Тоня.
Л и д и я. Откуда же вы нагрянули?
К а л е р и я. Как снег на голову!
Т о н я (в окружении женщин). Что вы на меня так смотрите? Я ведь ничего не знаю… Как похоронили Марию Ивановну…
Л и д и я. Как похоронили? Мамашу Геннадия Георгиевича?
К а л е р и я. Когда же?
Л и д и я. Бедная…
Т о н я. Третий день. Геннадий Георгиевич чуть-чуть не успел. Два дня потом дома один сидел. Никого к себе не подпускал. Горевал… Меня не отпускал. А сегодня утром вышел, посмотрел в окно. Метель-то с утра поутихла. «Этак мы с тобой до района доберемся», — говорит. И поехали. Вот и все!
Раздается храп Сирого, уснувшего у телевизора.
Л и д и я. Кто это храпит?
В столовую из кабинета возвращаются Г е й и Г о л о щ а п о в.
К а л е р и я (будит Сирого). Василий Васильевич! Вы все на свете проспите!
С и р ы й. А! (Вскакивает.) Чего?! За стол!
Т о н я. Ой, дядя Вася! (Бросилась к нему на шею.) Ой, как хорошо, что вы здесь!
С и р ы й. Ты-то откуда? Все проспал!
Т о н я (не может прийти в себя). В пятницу бабушке Маше так плохо ночью стало! Стали в район звонить. А связи-то нет…
К а л е р и я (нетерпеливо). Ну а ему-то как сообщили?
Т о н я. Телеграфом! Она совсем затихла! Полтора дня так лежала. Только глаза приоткроет: «Нет?» Я головой мотаю. А потом уж и спрашивать перестала.
К а л е р и я. А врачи? Врачи-то где были?
Т о н я. Какие врачи? Одна фершалка наша, Дуня. Буран же… А в субботу вечером уж все… И тут! Дверь настежь! Глаза дикие…
Л и д и я (испуганно). У кого?
Т о н я (смущенно). Ну… у Геннадия Георгиевича. Приехал!
Г о л о щ а п о в. Вездеход-то ему хоть выделили?
Т о н я (горячо и почти радостно). Был! Был вездеход! И еще с ним много народа было! Все помогать хотели! А он как рассердится! Как стукнет кулаком… Всех как ветром сдуло!
С и р ы й. Ну, померла старушка! Дело житейское.
К а л е р и я. Да как вы можете? Как у вас язык…
С и р ы й. Ты что раскричалась, красавица?
Г о л о щ а п о в. Сирый!
С и р ы й (смотрит на него, сдерживает раздражение). Да, осложняется ситуевина. Начальства в доме прибавилось. Широкая свадьба, однако, будет! Или, может, отменим?
Л и д и я (неуверенно). Надо Павла Романовича спросить.
К а л е р и я. Что же, мы все так просто разойдемся?
Г е й (серьезно). Это невозможно!
Г о л о щ а п о в. Что «невозможно»?
Г е й. Невозможно «просто так» расходиться. Надо расходиться — с пользой. Я лично — к Устинье Карповне.
Л и д и я. Да! Спросите маму!
С и р ы й. А ты, доча, по-прежнему? На шестых ролях?
К а л е р и я (показывает на кабинет). Только как их оттуда извлечь? Кто туда-то войдет?
Г о л о щ а п о в (Тоне). Не замерзли в дороге?
Т о н я. Да что вы!
Г о л о щ а п о в. Нет, нет, спинка холодная!
К а л е р и я. Кронид Захарович! Тебе удобно?
Г о л о щ а п о в. Ну, как говорится, гостей баснями не кормят! (Подмигивает жене, поправляет галстук, берется за ручку двери.)