Битва все разгоралась и разгоралась. Мы обошли неприятеля и теснили его в гору, к высокой каменной ограде вокруг виноградников. Иногда противник, собравшись с силами, с воем и ревом кидался на нас, и мы поворачивали спины и быстро отступали на старые позиции.
Несколько голов уже было разбито. Но тут произошло нечто необыкновенное, поразившее и опечалившее нас. Один из камней ударил в висок Панерче. Тот, корчась, упал на землю. Мы не подозревали, что это так опасно. Но он не двигал больше ни рукой, ни ногой, и мы, те, кто был поближе, быстро подбежали посмотреть, что с ним. Он лежал без движения, с небольшой раной на виске, бледный, с синими жилочками под глазами…
— Ой! — испуганно сказал Козел. — Даже не шевелится…
Оба боевых стана пришлось разгонять конной полиции, так были увлечены и та и другая сторона.
Двое взрослых подняли Панерче. Выздоровеет ли он? Этот вопрос волновал всех. Только теперь мы ясно осознали, что произошло. Крадучись, разошлись по домам, рогатки спрятали.
Аптекарь дядя Кондо, выйдя из своей аптеки, смотрел поверх очков на околинского начальника и ловил его взгляд. Потом, цокая языком и качая головой, сказал:
— Вот буйные головушки! Они, глядишь, завоюют Царьград.
Околийский начальник, смуглый мужчина с круглым лицом, мимоходом ответил:
— Да, на них вся наша надежда, дядя Кондо!
Панерче выздоровел, но мы уже были не те: наученные горьким опытом, немного поумнели. Наше буйство проявлялось все реже и реже и в конце концов прекратилось совершенно.
Одиннадцатая глава
Знатные люди
Кроме аптекаря дяди Кондо, — чей дом, заросший до самой крыши плющом, знали все, — в городе было много знатных людей, которые жили в больших двухэтажных домах, людей известных, уважаемых. О них говорил весь город.
В полдень, когда голодные школьники спешили по домам, на улице, ведущей в поле, появлялся лакированный фаэтон, запряженный парой лоснящихся лошадей, с молодым солдатом на козлах. Солдат сидел чинно, слегка помахивая кнутом, и не давал колесам наезжать на разбросанные по пути камни, чтобы фаэтон не трясло.
Люди сторонились, а деревенские телеги и подводы останавливались и ждали, пока фаэтон благополучно проедет по разбитой турецкой булыжной мостовой. Прохожие снимали шляпы, приветствуя сидящего в фаэтоне офицера, командира полка, полковника Карастоянова. А он не торопясь подымал руку к козырьку, так неохотно и устало, словно это было самой тяжелой его обязанностью.
Фаэтон останавливался на главной улице перед новым двухэтажным домом в стиле модерн. За железной оградой был виден сад с цветами и дорожками, посыпанными песком.
Полковник медленно, осторожно выходил из фаэтона. Это был слегка сутулый, худощавый, бледный, с удлиненными чертами лица человек, в безукоризненно чистом синем сюртуке и длинных брюках с красным кантом. Он стоял как восковой манекен, пока навстречу не выбегал широкоплечий усатый вестовой, который подавал ему толстую суковатую палку, быстро распахивал ворота и, осторожно поддерживая, вел его по двору.
На площадке перед домом ждала высокая молодая женщина, одетая в розовый домашний халат. Она встречала его равнодушно, без улыбки, молча и оба входили в дом.
Привидение исчезало. Мы шли дальше своей дорогой. И ни один из нас не интересовался, кто этот живой мертвец, этот скелет, одетый в военный мундир, какую службу он выполнял, кто была женщина, которая его встречала. Для них, оторванных от всего окружающего, безучастных ко всему, словно не существовал этот погруженный в заботы народ, этот неустроенный город с помойными ямами на улицах, их не тревожил шум кузнецов, жестянщиков. Как чужеземцы жили они в городе, куда в базарный день по пятницам собирались сотни крестьян со своим жалким товаром, чтобы получить за него гроши и на них существовать.
В нижнем конце города, уже в поле, расположены казармы горно-артиллерийской военной части. Несколько рядов длинных одноэтажных зданий с тополями и небольшими садиками служат жилищами для солдат. Позади них — кухня, дальше конюшни. На переднем плане — штаб. Здесь останавливается черный лакированный фаэтон, и из него появляется восковая фигура полковника. Его встречает молодой шустрый подпоручик, адъютант, вводит в кабинет, и здание штаба погружается в глубокую тишину.
Труба созывает на ужин. Солдаты идут один за другим или маршируют группами, садятся на землю вокруг баков с солдатской похлебкой.