Молчите. Да провалитесь вы со своей работой.
"Паразит, - неожиданно разрушил романтику собственных мыслей я. Пойдёшь сегодня разгружать вагоны с углем. - И тут же заспорил сам с собой: - Не пойду.
- А я говорю - пойдёшь! Два червонца - минимум в дом принесёшь. Руслан, вон, с утра пахать уходит, мама должна за тебя перед ним стыдиться и пятьдесят рублей якобы на подарок давать... Вот не получишь сегодня кофе!"
Я сперва хотел ещё немного поныть перед собою, а потом пошёл на кухню и приготовил себе кофе. Встал, голый, как был, с чашкой и сигаретой у окна и принялся неторопливо прихлёбывать и затягиваться, наблюдая за окнами дома напротив. И тут же встретился глазами с некой девушкой, изволившей также попивать кофеёк, стоя у окна десятого этажа, но, в отличие от меня, одетой. Она смотрела на меня с полу-ужасом-полувосторгом. Я отдал ей салют чашечкой и тут же, смутившись своего вида, сел в кресло.
"Н-да, - подумал я. - А живи мы с Русланчиком не в большом городе, где никому ни до кого нет дела, а в деревеньке, о нас бы уже талдычила вся округа".
Я, всё же, решил одеться. И тут столкнулся с извечной проблемой трусов - их не было. Вся моя одежда лежала возле кровати, и только проклятые трусы соизволили найти себе какое-то иное прибежище.
"Всё, - подумал я, - отныне, засыпая, буду класть трусы себе в рот".
Надевать брюки без трусов не хотелось. К тому же, без Русланчика сделалось скучно, и я решил вернуться в постель - полежать, подумать.
"Хрен я теперь вагоны пойду разгружать! Куда ж я теперь без трусов?"
Я со злостью взбил подушку и из-под неё немедленно выпали трусы.
"А-а, зар-рраза! Это судьба".
Я печально натянул трусы, вообще оделся.
"А, может, на станции сегодня и разгружать нечего? А вот я позвоню и узнаю".
Я направился к телефону, прошёл мимо него на кухню и заварил ещё кофе.
"Гадина ж ты, Игорёшка".
Вернувшись в комнату, я медленно выпил кофе со второй за утро сигаретой.
"Золото, мой Руслан. Уходя, всегда оставляет сигареты".
Меня вдруг захлестнула волна любви. Да если бы Русланчик узнал, что я сегодня собрался разгружать вагоны, он бы меня убил. Нет, такие вещи нужно делать тайно от него.
"Если вы, Матушинский, сподвигнетесь на то, чтобы для него что-то сделать...
Вагоны, например, разгрузить..."
Я кинулся к компьютеру, вошёл в "Word" и открыл новый файл. Слова, как всегда, сами выпрыгивали из-под пальцев:
"Ночь в ноябре Полпервого И тьма Шершавыми ладонями пантеры Пытается погладить по лицу Того полусошедшего с ума Что эта и другие полумеры К печальному ведут полуконцу То есть меня Точнее то есть нас Мы желтоватым полусветом лампы Мрак превращаем в шаткий полумрак А ночь течёт по капле Третий час Вокруг полувампиры-полувампы Реально ощутим один коньяк Чернеющий за зеленью стекла Он предстаёт внезапно золотистым Когда струёю падает в стакан Струя блестит под лампой как игла Рука трясётся шейком Или твистом Того гляди пойдёт плясать канкан В отличие от ног Те гладят пол Слегка касаясь ступнями Их голость Подчёркивает вновь как не нужна Одежда тем кто от рожденья гол Коньяк ласкает ротовую полость На блюдечке лимон и тишина И до чего же странно пить когда Совсем иное ночь в нас пробуждает Лукаво изогнув хмельную бровь И чуть краснея но не от стыда Всё в той же полутьме нас поджидает До сей поры запретная любовь".
Я поставил точку и закурил новую сигарету. Ненавижу знаки препинания в середине стиха. Ненавижу и никогда не ставлю.
"А вагоны разгружать всё рвно пойдёшь, эстет в маминой кофте Во-первых, это не мамина кофта, а финский свитер. - Подаренный мамой. - А чё я ей не сын, что ли?
- Может, и сын, но плохой. - А кто ты такой, чтоб судить? - Ты".
Я хмыкнул. Для разнообразия только шизофрении не хватало. Нет, от этого нас спасёт лишь немного физической работы. Если не уголь разгружать, так хоть в квартире прибраться. Я подошёл к телефону и набрал номер железнодорожной станции.
- Ивахненко слушает, - раздался в трубке жизнерадостный голос.
- Послушайте, Ивахненко, у вас есть пара вагонов с углём, чтоб их разгрузить?
- А хто спрашивает?
- Ах да, извините. Матушинский у аппарата. Да я уж у вас пару раз работал.
- Ну, колы работал так знаешь - по чэрвонцю на рыло за вагон. Два вагона е.
Трэба буты в дэвъять вечера.
- Ну, кому трэба, тот нэхай и будэ, - неожиданно резко сказал я и бросил трубку.
Что ж я за дурак?! Вот же ж, была передо мной прекрасная возможность подработать. Уголь разгружать - это тебе не стеклотару, где за каждую разбившуюся бутылку с тебя вычитают. Не-еет, уголёк - это гораздо проще.
Открываешь себе боковой люк и вываливаешь всё это лопатой на землю. А дальше - не твоя забота... А пошли они на хер с этим угольком! Ну почему, почему я должен ворочать какой-то сраный уголёк, когда я вдруг могу написать стих, который стоит, может, всего угля на свете? Какая серебряная, всё же, тоска... Почему это, в самом деле, серебряная? С чего это мне в последнее время приходит на ум серебро? И что ж это я за человек такой? Не могу того, что хочу, и не хочу того, что могу. А такой вот обыкновенный человек. А чего я хочу-то? Ну, любить и быть любимым. Русланом и только Руслана. Выходит, не такая уж я и поганка - не одному себе счастья желаю. А, может, и поганка. Потому что себе - через другого. А другому - через себя. Вот и получается - эгоист, но за двоих. Интересно, как это называется?
- Любовь, - сказал я вслух и заплакал.
Стоять на ногах не было сил. Я упал в кресло и дальше плакал там. Затем, плача в кресле, заснул. Затем проснулся и, думая, что уже пришёл в себя, опять вдруг заплакал. Причём так горько, как никогда не плакал до того.
Я даже не услышал, как в прихожей клацнула дверь, просто увидел, что Русланчик стоит передо мной и встревоженно гладит мне лоб.
- Ну ты чего, ты чего, дурашка? - повторял он снова и снова.
- Мне нас жалко, - захлёбываясь рыданиями говорил я.
- Дурашка. Нас не жалеть, нам завидовать нужно.
- Правда?
- Известия! Знаешь почему?
- Почему?
- А смотри, что у нас есть!
Руслан полез во внутренний карман и извлёк оттуда на свет Божий бутылку заграничного ликёра "Амаретто".
- На какие шиши? - спросил я, вытерев нос.
- Да вот, зарплату сегодня на работе выдавали.
- В бутылках?
- Не, бутылку я потом решил взять. А чё б, думаю, и нет? Игорёк там один сидит, скучает...
Я покраснел до корней волос.
- И сколько ж это удовольствие стоит?
- Да два червонца.
Тут мне стало плохо, как никогда в жизни. Как раз столько, сколько бы я заработал сегодня на разгрузке.
- А я сегодня на вечер работу нашёл, - ляпнул вдруг я. - На Саратове-товарном, уголь разгружать.
- Ты с ума сшёл!
- Ничего и не сошёл. Вполне нормальная работа. Тем более, я уже там...
- А больше не смей, пожалуйста!
- А почему бы и нет?
- Ига... Игорёшка. - Русланчик положил мне руку на плечо. - Ты уже нашёл себя в этой жизни. Как, может быть, никто. - По его голосу было слышно, что он сам вот-вот расплачется. - Не надо этого угля. Не надо стеклотары. Не надо ничего.
Будь собою. Будь со мною. Твори... короче говоря.
Я обнял его и прижал к себе.
- Татарчонок... Глупый татарчонок...
Когда мы отлипли друг от друга, Руслан, взъерошив напоследок мои волосы, предложил заварить кофе и выпить его с "Амаретто". Я не отказался.