Постучись.
Колян остыл и постучался.
- Да, - строго проговорил голос секретарши. - Хто там?
- Свои. - Серёга отстранил Кольку и первым распахнул дверь приёмной.
- Драссе. Нас Зоя Александровна к Матвей Владимирычу направила. По поводу безобразной драки, учинённой нами сегодня.
- Кондрашов, не юродствуй, - поморщилась секретарша Эльвира Павловна. А от тебя, Матушинский, я этого вообще не ожидала. С такой-то мамой!
"Далась им всем моя мама!" - подумал я с тайной злостью.
- Подождите здесь! - Эльвира Павловна окинула нашу группу уничижительным взглядом и скрылась в двери директорского кабинета.
Мы нахохлившись молчали, не желая даже глядеть друг на друга.
- Матвей Владимирыч ожидает вас у себя. - Эльвира вновь возникла в приёмной и уселась за свой секретарский стол с совершенно отсутствующим видом.
Вот гадина! Довольно хладнокровно мы распахнули дверь в святая святых нашей школы - кабинет директора, и переступили порог. Матвей Владимирыч Зисерсон, человечек лет шестидесяти, местами курчавый, местами лысый сидел за массивным письменым столом, просматривая определённые бумаги.
- Явились наконец-то! - воскликнул он, когда мы вошли.
- Что значит "наконец-то"? - не понял я.
- Это значит, что вести в школе разносятся очень быстро. То есть, то, что Зоя Александровна отправила вас ко мне, сюрпризом для меня не было. Я вами огорчён, ребята! Ибрагимов, как по-вашему, вас очень украшает этот синяк?
- Не очень, - буркнул Руслан.
- А вы, Рябинин... - начал было директор, но Колька тут же перебил его с природной учтивостью:
- А чё Рябинин? Чуть что - сразу Рябинин.
- Уж не хотите ли вы сказать, что это не вы соизволили поставить синяк под глаз Ибрагимову?
- Я упал, - поспешно сказал Руслан.
- И глазом о чей-то кулак, - ещё поспешнее сказал директор. - Очень благородно, но очень глупо. Так из-за чего была драка-то?
Мы обменялись взглядами, отвернулись друг от друга и молча насупились.
- Я и сам в детстве дрался - когда была затронута моя честь, неожиданно произнёс Матвей Владимирович. - Но теперь я стал старше и позволю заметить вам:
это не метод.
- А можно мы сначала станем старше? - довольно нагло спросил я.
- Не ёрничайте, Матушинский. Вам-то уж драки совсем не к лицу. И не извольте меня перебивать. Мне пятьдесят восемь лет и я достаточно разбираюсь в людях..
Может, вы полагаете, что я намерен вызывать в школу ваших родителей? Так вот - не намерен. Я считаю, что мальчишки сами должны разбираться со своими проблемами. Но - желательно - без драк.
- Мы больше не будем, - буркнул Колька.
- Рябинин! Если можно - без детского сада. Вы всё же в восьмом классе, а не в четвёртом. На урок французского можете не возвращаться. Чтобы Зое Александровне глаза не мозолить. Но к следующему уроку извольте быть. От души предлагаю вам за это время подумать и не подраться по-новой. Можете идти.
С облегчением выпорхнули мы из директорского кабинета. Эльвира Павловна попробовала с укоризной покивать нам вслед головой, но мы проигнорировали её знак внимания и вышли в коридор.
- Пойдёмте шоколадных батончиков купим, - предложил Серёжка.
- Неохота.
- Чё, гордость не позволяет? Или денег нет?
- А хоть бы и нет?
- Не ссыте, я угощаю.
- А давай.
- Ну, пошли.
- Ну, пошли.
И мы пошли. Внешне драка наша вспыхнула из-за пустяка. Колька (как мне сейчас кажется, нарочно) налетел на Русланчика в коридоре перед уроком и сказал: "Чего пихаешься, татарин?" - "Ты сам пихаешься", - слегка растеряно ответил Руслан. - "Ещё и грубишь!" - продолжал наседать Колька. Затем глянул на Серёжку, кивнул и заехал Руслану в глаз. Русланчик вскрикнул и скорчился у стены. Я тут же подскочил и стукнул Кольку в челюсть. Челюсть от удивления отвисла книзу. А я схватился рукою за ухо, в которое влетел Серёжкин кулак. Вот, в общем-то, и вся драка, продолжения которой не последовало по причине вмешательства Зои Александровны. Та перехватила гневную руку Русланчика, занесённую над физиономией Серёжки, и велела нам войти в класс, из которого пять минут спустя выгнала.
Если бы драка получила своё развитие, нас бы с Русланом следовало отправить не к директору, а в медпункт. Серёжка был самым сильным человеком в классе. Кроме того, он во всём был коновод, заводила, первый. Мальчики готовы были следовать за ним хоть на край света, угождать, даже не думая, что угождают. И первым среди них был Колька, почти такой же сильный, но, к сожалению, беспросветно глупый, имевший одно достоинство: быть бесконечно преданным своему кумиру. Нельзя сказать, чтоб Серёжка этого не ценил, и уж ни в коем случае нельзя сказать, чтоб не использовал. Он вообще с большой ревностью относился к своей особе, научившись принимать всеобщее преклонение как должное. Все и преклонялись.
Единственным в классе исключением из этого правила были мы с Русланчиком. У меня вообще был свой мир, и в нём до Серёги мне не было никакого дела. Я начал писать стихи и жил целиком во власти придуманых образов. Затем появился человек, для которого в моём мире нашлось место, но это был не Серёга.
Русланчик пришёл в наш класс в середине учебного года, переехав в Саратов с родителями из Казани. Все девчонки в классе тут же повлюблялись в него.
Невысокого роста, худенький, он был действительно очень красив:
полурусский-полутатарин, он унаследовал от отца лукавую раскосость глаз, а от матери их глубокую зелень, нежно припушенную ресницами; от отца цвет волос вороного крыла, а от матери их лёгкую, трепетную волнистость; и - уж, наверное, от самого себя - извечное обаяние ребёнка, которому невозможно обидеть другого, и которого невозможно обидеть. Он, почему-то, сразу же потянулся ко мне, и со временем я убедился, что он мне действительно предан, но не как Колька Серёжке - по-собачьи, со слепым обожанием, а с каким-то пониманием меня. Может, на ту пору он понимал меня больше, чем я себя сам. А вскоре я с удивлением обнаружил, что он мне нужен постоянно, неизменно рядом. Ему первому я прочитал свои стихи, заранее зная, что он не рассмеётся, а будет слушать. На влюблённых в него девчонок он, кстати, внимания не обращал. На всеобщего кумира Серёжку тоже.
Серёжке такое безразличее, естественно, не нравилось, а заставить нас с Русланом поклоняться ему он не мог. После двух-трёх попыток он оставил эту затею, но зуб затаил. И, вот, науськал Кольку, чтобы тот спровоцировал драку между нами - тут уж преимущество было целиком на их стороне. Так что было даже непонятно, почему это Серёжка сейчас повёл нас угощать батончиками.
Школа наша находилась в центре города, вокруг изобиловали всевозможные киоски.
Серёжка купил четыре батончика, три плитки протянул мне, Руслану и Кольке.
- Ну, что, пацаны, сгрызём мировую?
- Я не против, - улыбнулся Русланчик.
Я пожал плечами и развернул свой батончик.
Колька посмотрел на Серёжку и содрал обёртку со своего.
- Жаль, что мы подрались, - сказал Серёжка. - Не в обиду, пацаны. Предлагаю дружить всем вместе. Я первый протягиваю руку. - Он протянул нам свою чуть испачканную шоколадом клешню. - Будем как четыре мушкетёра. Тем более, у всех нас общая черта есть - мы все Васильевичи.
- А ведь правда!
- Не, точно!
- Верно подмечено!
- Ну что, один за всех и все за одного?
- Один за всех и все за одного!
Мы хлопнулись ладошками.
- А мы думали, вы нафискалите, - хохотнул Колька.
- Не таковские пацаны, - ответил Серёжка, положив мне и Руслану руки на плечи.
... До сих пор не могу наверняка сказать, зачем Серёжке понадобилась наша дружба. Может, таким образом он рассчитывал пополнить Русланом и мной ряды свох поклонников?Если так - то затея его провалилась. Но друзьями мы - четверо - остались.
***