— Если будет у вас когда-нибудь желание поохотиться, пошлите в город за Эвикатом-с-копьем. Слово дойдет до меня, и я сразу же приду.
Глава 7. «Богам, чтобы были они милостивы»
Не один раз за лето и осень Флавий и Юстин охотились с Эвикатом. Как-то поутру глубокой осенью, взяв охотничьи копья, они вышли через Северные ворота, над которыми высоко вверх, как головы у кузнечиков, торчали катапульты, и увидали Эвиката с собаками и тремя косматыми лошадками. Он, как обычно, поджидал их в условленном месте у подножия крутого северного склона. Утро было промозглое: густой туман, как дым, низко стелился по бурому вереску; в воздухе висел землистый запах болотного мха, смешанный с горько-сладким запахом мокрого папоротника.
— Хороший денек для охоты. — Флавий с удовольствием втянул ноздрями утренний воздух.
— Да, запах дичи в таком тумане сохраняется долго, — подтвердил Эвикат.
Юстину, когда они садились на пони, почему-то показалось, что мысли охотника блуждают далеко, и странный холодок от предчувствия чего-то недоброго пробежал у него по спине, как будто чья-то тень упала перед ним на тропу. Но когда они двинулись вдоль ручья и собаки запрыгали вокруг них, он забыл обо всем в предвкушении удачного дня.
Почти сразу же они напали на след старого волка и после бешеной погони загнали его на пограничных холмах; Флавий, спешившись, бросился в гущу заливающихся лаем собак и прикончил волка укороченным копьем.
К тому времени как они, под руководством Эвиката, сняли шкуру с матерого серого хищника, уже близился полдень и они зверски проголодались.
— Давай поедим здесь. У меня живот присох к спине, — взмолился Флавий, втыкая нож в землю, чтобы очистить его от свежей крови.
Эвикат скатывал в узел свежую шкуру, собаки, рыча, рвали освежеванный труп.
— Поесть хорошо, когда живот пуст, — согласился он. — Но сперва давайте проедем еще немного к югу.
— Зачем? — возмутился Флавий. — Волка мы убили, теперь я хочу есть.
— Я тоже, — присоединился к нему Юстин. — Чем здесь плохо? Давай останемся здесь, Эвикат
— Мне надо показать вам одну штуку там, подальше к югу. — Эвикат встал на ноги и поднял с земли свернутую шкуру. — О, глупая животина, ты что, никогда не возила на себе тюк с волчьей шкурой?
Лошадка его захрапела и прянула в сторону.
— Неужели нельзя подождать, пока мы насытимся? — осведомился Флавий.
Эвикат аккуратно пристроил шкуру поперек холки лошади и только тогда сказал:
— Не говорил ли я вам, когда мы вы шли на охоту в первый раз, — среди вереска вы должны слушаться меня во всем? Я — охотник и знаю, что делаю, а вы не более как дети.
Флавий приложил ладонь ко лбу, шутливо салютуя:
— Говорил, и мы обещали повиноваться. Пусть будет так, о мудрейший из охотников. Вперед.
Они отогнали собак от трупа и, оставив волка воронью, которое уже начало слетаться, двинулись в южном направлении. Они ехали все время в гору, пока не перевалили через голый уступ и не очутились вблизи пенящегося потока, бежавшего вниз по плоским камням. Перед ними была впадина, узкое дно которой выстилал густой ивняк, но склоны и вершины холмов поросли не вереском даже, а всего лишь низкой травой, и края этой золотисто-коричневой чаши тянулись к опрокинутому осеннему небу, совершенно пустому, если не считать сапсана, парившего над своими владениями.
Эвикат остановил лошадку у потока, спутники последовали его примеру, и, когда они перестали двигаться и стихли все звуки, на них, как показалось Юстину, нахлынули тишина и уединенность высоких холмов.
— Смотрите, — кивнул Эвикат. — Вот то, о чем я вам говорил.
Друзья взглянули туда, куда показывал его палец, и увидели каменную глыбу, с вызовом торчавшую вверх из коричневой травы.
— Вон тот валун? Ну и что в нем такого? — удивился Флавий.
— Да, тот валун. Подойдите поближе и взгляните на него, а я пока приготовлю еду.
Юноши спешились, стреножили лошадей, затем побрели вдоль потока, и, пока Эвикат возился с провизией, Флавий и Юстин сосредоточили свое внимание на том предмете, ради которого их сюда привели.
Это был, видимо, кусок горной породы, так как небольшие выходы той же породы, слекка прикрытые травой, проглядывали и вдоль всего среза берега. Однако, вглядевшись пристальнее, они заметили, что камень грубо обтесан, словно кто-то решил придать еще более правильную форму этому от природы почти прямоугольному предмету. Более того, на камне виднелись следы резьбы.
— По-моему, — это алтарь! — воскликнул Юстин, опускаясь на одно колено.
Флавий нагнулся над камнем и уперся руками в колени.
— Смотри, три фигуры!
— Верно, — подхватил Флавий с пробудившимся вдруг интересом. — Фурии… или парки, а может, Великие матери. Резьба такая грубая, да еще стерлась, плохо видно. Поскреби-ка внизу лишайник, Юстин. Там, кажется, что-то написано.
Юстин пустил в ход охотничий нож, а потом и свой большой палец, и очень скоро предположение Флавия оправдалось.
— Имя, — сказал Юстин. — С-и-л-ь…Сильван Вар.
Он продолжал усердно трудиться, отдирая лишайник с корявых букв; Флавий присоединился к нему и стал отгребать мусор. Скоро обнажилась вся надпись.
— «Богам, чтобы были они милостивы, Сильван Вар, знаменосец Пятой Тунгрийской когорты, приданной Второму Августову легиону, построил этот алтарь», — про чел Флавий.
— Интересно, были они милостивы к нему после этого? — Юстин встал, отряхивая золотистую пыль лишайника с пальцев.
— Нет, интересно, зачем он просил у них милости?
— Да просто хотел, чтобы они проявили милость, и все.
Флавий уверенно затряс головой:
— Не строят алтарь просто так. Только если что-то нужно до зарезу. — Неважно, во всяком случае это было д-давным-давно… Кстати, когда мы ушли из Валенции в последний раз?
— Не помню точно. Кажется, лет сто пятьдесят назад.
Они опять умолкли, разглядывая три грубо вырезанные фигуры и корявые буквы под ними.
— А-а, тут еще и надпись есть! Ну как, не зря я вас сюда привел? — раздался у них за спиной голос Эвиката.
Флавий, все еще сидевший перед алтарем на корточках, с улыбкой поднял лицо:
— Не зря. Но с таким же успехом это можно было сделать на сытый желудок.
— Пища готова, — ответил Эвикат. — Теперь можете наполнить ваши желудки.
Судя по всему, у него были свои причины для такой таинственности, но, опять же судя по всему, он не собирался ничего объяснять до поры до времени. И лишь когда они уселись вокруг котла с готовящейся похлебкой, уже после того как расправились с масляной лепешкой и полосами копченой оленины, Эвикат заговорил: