Флавий невольно отвесил легкий поклон:
— Благодарю тебя за твой дар, тетя Гонория.
Она порывисто вскинула обе руки, как бы желая прекратить разговор на эту тему:
— Теперь о другом. Волумния страдает из-за того, что мы не можем привести вас в дом и накормить до отвала. Но раз это невозможно, мы постарались сделать, что могли. — Она коснулась узелка: — Возьмите это с собой и съешьте по дороге.
— И съедим, — уверил Флавий. — Еще как! Желудки у нас пусты, точно винные меха после Сатурналий.
— Хорошо. Думаю, сказано все, вам пора идти. В такие скверные, изменчивые времена — кто может знать, когда вы вернетесь? Хотя, как и вы, я верю, что когда-нибудь цезарь Констанций придет сюда. И так… да позаботятся о тебе боги, мой племянник Флавий… и о тебе… — Она повернулась к Юстину и совершенно неожиданно взяла в обе руки его лицо и пристально всмотрелась в него: — Ты совсем не похож на своего деда… а я его не очень-то любила. Ты лекарь, Флавий мне рассказывал, и думаю, хороший лекарь. Пусть позаботятся боги и о тебе, другой мой молчаливый племянник Юстин.
Она убрала руки, потуже запахнулась в свой пылающий плащ, повернулась и направилась к дому.
Флавий и Юстин, отощавшие и оборванные, молча глядели ей вслед. Затем Юстин произнес:
— Ты не говорил, что она такая.
— Наверное, я забыл, какая она. Или просто раньше не знал.
Они покинули Каллеву через Южные рота. Перекусив на опушке леса, они пустились на юг — сначала лесом, а потом им холмам, держа путь в Венту. Еще не ступил вечер второго дня, как, усталые…и дотащились до порта Адурны и увидели массивные серые стены точно такой же зрелости, как Рутупии, и такой же точно обширный лабиринт вьющихся ручейков, как и в Большой гавани порта Магнис.
Однако не под стенами крепости следовало искать способ переправиться в Галлию, и поэтому они направили шаги в более бедную часть города, где убогие винные лавчонки перемежались с навесами для сушки рыбы, где лачуги рыбаков беспорядочно громоздились вдоль низкого берега и где вдоль линий прилива выстроились суденышки самых разных мастей — от небольших торговых судов до местных лодчонок.
Вечером под предлогом розыска своего родича — торговца вином — им наконец удалось завязать разговор с несколькими владельцами небольших судов, чей вид вселял надежду. Однако все владельцы — кто уже поставил судно на зиму, кто как раз собирался ставить, а один, невысокого роста худой напитан с голубой фаянсовой серьгой в ухе, даже, как выяснилось, знал кого-то с таким именем, какое Флавий придумал для их родича, и могла выйти неприятность. Но Флавий вовремя сообразил спросить, какого цвета у того человека волосы, и на ответ «рыжие» заявил, что его родич абсолютно лысый. Дело так и не продвинулось вперед. Уже в сумерках, замерзшие, усталые и голодные, не смея признаться друг другу в том, что они близки к отчаянию, друзья набрели на винную лавку, стоявшую на затопляемой береговой полосе. Лавка ничем не отличалась бы от других таких же, а в Адурнах их было множество, если бы над дверью не висела доска, на которой доморощенный художник намалевал что-то зеленое, с выгнутой спиной и круглыми выпученными глазами. При виде вывески Флавий, несмотря на всю свою усталость, расхохотался:
— Посмотри, наш фамильный дельфин! Ну как не зайти!
Разгулявшийся к ночи ветер раскачивал фонарь у входа, отчего дельфин то появлялся, то пропадал, словно ныряя в зыбких волнах света, а тени на пороге разметались, как живые существа. Отвлеченные этой сумятицей светотеней, подклюй ветром, юноши не заметили проходившего мимо невысокого моряка с голубой серьгой, а тот дождался, пока они войдут внутрь, после чего растворился в сгущавшейся темноте.
Они оказались в помещении, которое летом, очевидно, представляло собой небольшой открытый дворик, затянутый сейчас чем-то полосатым, вроде старого паруса или корабельного тента, поверх оголенной виноградной решетки. На обоих концах дворика краснели раскаленные жаровни, и, хотя время было еще не позднее, народу собралось довольно много. Все толпились около жаровен или сидели за столиками вдоль стен — ели, пили, играли в кости. Гул голосов стоял такой громкий, ветер с такой силой хлопал парусиной, от жаровен шел такой жар, а запахи жарящегося мяса и людской дух от множества тел до такой степени переполняли помещение, что Юстину почудилось, будто парусиновые стены вот-вот лопнут по швам, как слишком тесное платье на толстяке.
Они отыскали себе местечко поукромнее, заказали ужин хозяину, рослому здоровяку, на которого бывшая служба в легионе наложила явственный отпечаток (в империи половину винных лавок держат бывшие легионеры, подумал Юстин), и уселись поудобнее, вытянув усталые ноги и ослабив пояса. В ожидании ужина Юстин огляделся вокруг и заметил, что большую часть посетителей составляли мореходы всех сортов, попадались тут и торговцы, а у ближайшей жаровни компания моряков императорского флота играла в кости. Хозяин поставил наконец перед путниками большую миску с дымящейся похлебкой, блюдо с хлебцами и кувшин разбавленного водой вина. И дальше молодые люди какое-то время не обращали ни малейшего внимания на окружающих, увлеченные едой.
Они как раз утолили первый голод, когда в трактир вошел еще один посетитель. И до этого все время входили и выходили люди, но вновь пришедший очень уж отличался от остальных. Юстин с одного взгляда определил в нем правительственного чиновника, возможно сборщика налогов. Человек постоял, разглядывая набитое битком помещение, затем направился к их столику. Через минуту он уже стояли около них.
— «Дельфин» сегодня переполнен. Не разрешите ли присоединиться к вам? Больше, хм, кажется, мест нет.
— Садись, добро пожаловать, — отозвался Юстин и подвинулся на узкой подковообразной скамье. Новоприбывший с довольным видом уселся, бормоча слова благодарности, потом поманил пальцем хозяина.
Незнакомец был маленького роста, не то чтобы толстый, но пухлый, с заметным брюшком, словно он слишком много и слишком торопливо ел и мало двигался.
— Мне, как обычно, чашу вина — твоего лучшего, — сказал он хозяину и, когда тот ушел, обратил к приятелям улыбающееся лицо. — Вино здесь поистине отменное, потому-то я и захожу сюда, иначе, хм, вряд ли я посещал бы эту таверну.
По его пухлому, гладко выбритому личику разбежались приятные морщинки, и Юстин со вспыхнувшей неизвестно почему симпатией отметил, что у их соседа по столу глаза маленького довольного ребенка.
— И часто ты приходишь сюда? — спросил Флавий, пытаясь стряхнуть с себя подавленность и проявить дружелюбие.
— Нет, нет, лишь изредка, когда наведываюсь в Адурны. В силу моих занятий мне приходится много разъезжать.
Флавий указал на стальной пенал и чернильницу в виде рога, висевшие у нового знакомца на поясе:
— Вот в этом и заключаются твои занятия?
— Не совсем, не совсем. Я был когда-то правительственным чиновником, но сейчас у меня разнообразные интересы. Да, именно так. — Он переводил безмятежный наивный взгляд с Юстина на Флавия. — Немного покупаю, немного продаю, играю, хм, небольшую, но, смею думать, немаловажную роль в вопросах налога на зерно. — Он поднял чашу с вином, которую только что поставил перед ним хозяин: — Ваше здоровье!
Флавий, улыбаясь, поднял свою чашу и повторил тост, то же сделал Юстин.
— А вы что тут делаете? — полюбопытствовал сборщик налогов. — По-моему, я вас здесь раньше не видел.
— Да, мы пришли, чтобы найти нашего родича, он должен был тут обосноваться, но, видно, все-таки переехал куда-то в другие место. Никто тут о нем не слыхал.
— И как его зовут? Может быть, я помогу вам.
— Криспиний. Он занимается винной торговлей, — ответил Флавий (тему цвета волос он пока решил придержать и пустить в ход позже, если понадобится).
Собеседник с сожалением покачал головой:
— Нет, пожалуй, я не припоминаю никого с таким именем.
Взгляд его вдруг задержался на левой руке Флавия, которой тот держал кубок. Юстин, уловив его взгляд, посмотрел туда же и увидел, что интерес незнакомца привлекла гемма с дельфином. В тот же миг Флавий и сам это заметил и опустил руку под стол. Но маленький сборщик налогов уже перевел глаза на группу моряков около жаровни: тем надоело играть в кости, и они теперь затеяли громкую перепалку.