– Почему? – с упрёком спросили все и уставились на Долл.
А она, заливаясь слезами, спрыгнула с подоконника и крикнула:
– Почему? Вам интересно – почему? Хорошо, я объясню! Я сейчас всё объясню! Я не дарю ребёнку подарок и не иду на крестины, потому что… – Ей не хватило дыхания, и она судорожно глотнула воздух.
– Потому что?.. – повторили все.
– Потому что никаких крестин не будет, – прошептала бедняжка Долл.
– Эта девица с ума спятила, – заявила Нянька.
– Точно! Помешалась! – подхватили все.
– Нет, я знаю, что говорю, – твёрдо сказала Долл. – Крестин не будет.
Мамаша Кодлинг погрозила ей пальцем:
– Что это ты вздумала, девонька? Взгляни-ка, вон твоя дочка в новеньких праздничных одёжках – из льна, что ты вчера спряла.
– Я не спряла ни единой нитки.
– Что? – Король с придворными не поверили своим ушам.
– Ты же прекрасно знаешь, что я не умею прясть, – сказала Долл матери и, повернувшись к Нолличеку, выпалила: – Пора и тебе знать, что я не лучшая, а худшая пряха в Норфолке.
– Но… но… но… – Нолличек совсем растерялся. – А как же двенадцать мотков пряжи за полчаса? Ты ведь столько спряла, когда мы познакомились? Правда, Нянюшка? Она же спряла? Маманя, вы же сами так сказали? И вы ещё оторопели от её проворства, помните? Помнишь, Нянюшка? – Ошеломлённый Нолличек, пометавшись между Мамашей Кодлинг и Нянькой, повернулся к Долл: – Ты ведь целую дюжину спряла, помнишь?
– Дюжину. Только не спряла, а съела. И не мотков, а беляшей, – потупившись, прошептала Долл.
– Двенадцать беляшей? – не поверил Нолличек. – За один присест?
Долл стыдливо, не поднимая глаз, кивнула.
– И у тебя не заболел живот?
Долл снова кивнула и закрыла лицо руками.
– Моя удивительная, моя чудесная девочка! – восхищённо воскликнул Нолличек и бросился её обнимать.
Сам он однажды, тайком от кухарки, съел дюжину пончиков, и в животе у него после этого так урчало, что Няньке пришлось дать ему лакричного порошку. А тут девчонка съедает дюжину беляшей! И не какая-нибудь чужая девчонка, а его собственная жена! Он обнял её так крепко, что чуть вовсе не задушил в приступе нежной любви.
Долл едва слышно пробормотала:
– Ох, Ноллик, если б я только знала! Если б я знала, что ты полюбишь меня не только за лён, но и за беляши. Я не стала бы говорить, что я пряха, честное слово!..
Тут её перебила Нянюшка:
– Но кто-то же спрял этот лён?
– Да! Вот именно! Кто спрял этот лён? – Все ждали ответа.
– Его спрял маленький чёрный… бес, вот кто, – сказала Долл.
– Маленький чёрный бес? – Глаза у Нолличека чуть на затылок не вылезли от удивления.
– Да, и в прошлом году, и в этом, – подтвердила Долл. – А сегодня он придёт, чтобы я с ним расплатилась.
– Пускай приходит, – сказал Нолличек, вытаскивая кошелёк. – Мы заплатим.
– Деньги можешь убрать, они ему не нужны, – сказала Долл. – Он потребовал от меня совсем другого.
– Жемчугов и бриллиантов? – предположила мамаша Кодлинг.
– Золотое блюдо? – предположил дворецкий.
– Игрушечную железную дорогу? – предположил Нолличек. – С вокзалами, семафорами, кассами и…
Но Долл его перебила.
– Меня, – сказала она печально. – Меня и ребёнка.
Нолличек охнул:
– Тебя… и нашего сына?
– Королеву! И принцессу! – Все вокруг так и обмерли.
– Ну уж нет! – возмущённо сказал король. – Тебя он ни за что не получит.
– Получит, – сказала Долл. – Я сама пообещала. Иначе он не стал бы прясть лён.
– Ты дала ему слово чести? – спросил Нолличек.
Долл кивнула и снова потупилась.
– Как же ты могла?..
– Я боялась… – сказала Долл, не поднимая глаз.
– Чего? Доллечка, чего ты боялась?
– Что ты разгневаешься.
– Что я разгне… Ой-ёй-ёй! Какой я, должно быть, ужасный человек! – ахнул Нолличек и повесил голову от стыда.
– Тут уж ничего не поделаешь, – мягко сказала Долл. – Ведь у тебя двойная натура.
– Как это ничего не поделаешь?! Очень даже поделаешь! – возмущённо закричал Нолличек. – Отныне у меня будет только одна натура! И вставать я всегда буду с правильной ноги! И никогда, никогда, никогда не заставлю тебя больше прясть! Никогда!
Долл вздохнула:
– Это было бы очень хорошо…
– Было бы? Доллечка, почему ты говоришь «бы»?
– Потому что слишком поздно! – Долл в отчаянье заломила руки и снова расплакалась. – Я же дала честное слово.