Серебряное блюдо
Пер. Р. Моран
«Государство не преподносят народу на серебряном блюде».
…И наступит покой. И багровое око
Небосвода померкнет в дыму,
И народ,
Всею грудью вздыхая глубоко,
В предвкушении близкого чуда замрет.
Он в сияньи луны простоит до восхода.
В радость, в боль облаченный,
И с первым лучом
Двое — девушка с юношей — выйдут к народу,
Мерным шагом ступая, к плечу плечом.
Молчаливо пройдут они длинной тропою,
Их одежда проста, башмаки тяжелы,
Их тела не отмыты от копоти боя,
Их глаза еще полны и молний и мглы.
Как устали они! Но чело их прекрасно
И росинками юности окроплено,
Подойдут и застынут вблизи… И неясно,
То ли живы они, то ль убиты давно.
И, волнуясь, народ, спросит: «Кто вы?»
И хором
Скажут оба, в засохшей крови и пыли:
«Мы — то блюдо серебряное, на котором
Государство еврейское вам поднесли».
Скажут так и падут. Тень на лица их ляжет.
Остальное история, видно, доскажет…
Первая улыбка
Первая улыбка
Пер. О. Файнгольд
Не призывай моля отчаяньем клятвой,
не призывай меня обильем слов.
Стремясь к тебе, вхожу на твой порог
со всех извилин всех моих дорог.
Усталый путь мой беден и тосклив.
Не призывай меня обильем слов.
Затихнет все и сгинет все, и только ты
да ночь еще живут.
Шумя толпится на пороге сердца суета.
А ночь — во всю. Гудят леса.
Из труб дымится черным валом тьма.
Когда глаза твои останутся одни,
бессоницей подчеркнутые синью,
И три струны, что в имени твоем, вдруг прозвенят,
сметая пыль,
Скажи, скажи тиши, убийце слез,
поведай грусти утомленной,
Что, помня все, к ним возвращаются опустошенными
из города, созревшего в борьбе,
Чтоб раз, еще хотя бы раз обнять их.
Как велики мгновения конца!
Гаси свечу. И свету нужен отдых.
Молчание развей. Плывут просторы.
В безумной выси я вдыхаю воздух.
Ты! — Никогда еще не жил тобою я, Ты мое море!
Соленый запах родины моей!
Как счастье бурное с обломанным крылом,
О, если бы пронзить меня могла ты памятью своей!
Ведь знал я, знал — ты ждешь меня,
в тени кусая дрогнувшие губы.
Мне чудился твой шепот бредовой в пролетах улиц,
в шумах городских.
И одинокий в праздничном чаду,
не раз роняя голову на стол,
Я видел — ты выходишь из угла.
Все разошлись. И в темноте осталась ты,
Чтоб заковать меня в прохладу своих рук.
Спокойные промчались годы под твоим окном.
В шкатулке позабыты серьги — память прошлых дней.
Твое лицо худое высечено из грусти.
Мелькнув мечтою предо мной,
ты сберегла мне самый ценный дар —
Расплату за любовь, печали черствый хлеб
И луч улыбки первой, падающий ниц.
Летняя ночь
Пер. Л. Гольдберг
Тишина в пространстве громче вихря,
И в глазах кошачьих блеск ножа.
Ночь! Как много ночи! Звезды тихо,
Точно в яслях, на небе лежат.
Время ширится. Часам дышать привольно.
И роса, как встреча, взор заволокла.
На панель поверг фонарь ночных невольников,
Потрясая золотом жезла.
Ветер тих, взволнован, легким всадником
Прискакал, и, растрепав кусты,
Льнет к зеленой злобе палисадников,
Клад клубится в пене темноты.
Дальше, дальше ввысь уходит город
С позолотой глаз. Урча, без слов,
Испаряют камни гнев и голод
Башен, крыш и куполов.