Рассвет после бури
Пер. Л. Гольдберг
Разбит, прибит,
Базар, хромая, встал
С разгромленных телег, с сугробов сена,
Очнувшись,
Циферблат на башне сосчитал
Свои часы
Последние до смены.
Но пахнет улица
Еще дождем,
И памятник, сияя
Мокрыми глазами,
С моста глядится в водоем.
И дышит дерево —
И дышит пламенем рассветного расцвета,
И именем
грозы,
громов
и лета.
Оливковое дерево
Пер. А. Пэнн
Лето царило
Семьдесят лет.
Солнце — яда и мести прибой.
Только он — оливняк, безмолвный аскет —
Стойко выдержал огненный бой.
Родина,
Его клятва свята! Будни сочные с ним
Груза звезд и луны не грузили.
Только бедность его, словно «Шир га’Ширим»,
Сердце скал твоих насквозь пронзила.
Или, может быть, волей небесных высот
Он слезой наделен, распаленной в огне,
Чтоб над книгой твоей, как сухой счетовод,
Одиноко итожить гнев.
Когда горы твои жаждут смерти и в них
Молит блеянье стад о дожде на лугах,
Он твой страж крепостной,
Твой пустынник-жених,
Твоя жизнь в его цепких руках.
Ослепленный закатом, под вечер лицо
Твое ищет он — где ты?!..
В огне его жил и корней обручальным кольцом
Твой плач сохранен на дне.
От него даже ад в испуге бежит,
Зря растратив жару…
Если гложет
Грудь камней хоть один корешок, чтобы жить, —
Сердце гор никогда умереть не сможет!..
Огненный бастион
(Из одноименного цикла стихов)
Пер. А. Пэнн
Дымится и хрипит старинный гнев земли,
И местью бредит он, как раб в неволе…
Земля —
Она твоя в крови проклятий и молитв,
Она в глазах твоих осела белой солью.
Древней любви и слов ее прожженный прах,
А жажда
Первых лоз и струй вина древнее.
И человек во сне, и дерево в корнях —
Заложники ее. Всегда при ней и с нею.
Терзай ее металлом заступов —
Она
Щетинится щитами огненно и сухо.
И потом рук своих расплачешься ты под
ее неслышащим, окаменевшим ухом.
Но лишь растаял звук —
То видишь, горы спят,
Не отступив.
Сильны.
Ни дрожи, ни ответа.
И над тобой, жесток, незыблем и распят,
Сияет дикий ад голубизны и света!..
*
Разгул огня.
Земли коричневая медь.
В утробе пламенной и сера руда.
Не тронь рукой пылающую смерть —
Она и недоступна и горда.
У ног твоих она распластана, как даль
Допамятных времен, костьми и сердцем разом.
Ты дорог ей, как мысль последняя, когда
В погроме солнечном себя лишился разум.
Охотник-день —
Дикарь песчано-голубой —
Хоронит в ней тела зарезанных закатов.
Звездой далекою завещаны ей бой
И эхо ужасов, пережитых когда-то.
Гром — крик ее родов — грохочет.
Самка-мать
Зверенышей своих спасает, хвост развеяв…
Огнем
Целованы уста, дерзнувшие назвать
Вот эту землю родиной своею!..
*
Лишь небо и шатер. Вдвоем они весь век.
Дорога к ним горит, зажатая песками.
Во тьме к порогу их приходит человек,
Его глаза —
Два зеркала для камня.
Не на покой несет он сердце.
Пусть устал.
Но отдыха не настал еще для ран и ссадин.
Идущий из песков, он обнимает сталь, —
Буравя и кроша, она устала за день.