Вот почему тему эту обсуждали неохотно, и Петр, обладавший необыкновенной способностью менять мысли и чувства, нарушил молчание банальным:
— Где же водка?
— В этакую рань ты водки не получишь, мой мальчик…
— Катерина! — выразительно произнес Петр, и щека у него задергалась.
— Уймись, лев! — ответила жена, погладив черную встопорщенную гриву. И вынула из корзины штоф и чарку.
Лев просветлел лицом, хватил водки, улыбнулся и шлепнул жену по могучей груди.
— Хочешь видеть детей? — спросила Екатерина, чтобы смягчить обстановку.
— Нет, нынче не стоит. Вчера их высекли, еще подумают, будто я к ним подмазываюсь. Держи их в отдалении и под своим началом, не то они станут помыкать тобою!
Словно в задумчивости, Екатерина взяла в руки последнее письмецо и принялась читать. Тотчас же она залилась краскою и порвала листок.
— Не след тебе писать актеркам, слишком много чести для них, а нам — бесчестие.
Царь улыбнулся и не осерчал, ибо отсылать письмецо вовсе не собирался, накропал же его затем только, чтобы позлить жену, а может быть, и похвастать.
Внизу заскрипел песок — кто-то идет.
— Ба, вот и мой дружок прощелыга!
— Тише! — остерегла Екатерина. — Ментиков вправду твой друг.
— Да уж! Подлинно друг! Однажды я приговорил его к смерти за воровство и обман, а он все-таки жив, и благодаря твоей приязни…
— Тсс!
Меншиков, славный вояка, ловкий политик, государев любимец, нужный человек, богач, в доме которого царь нашел свою Екатерину, проворно взбежал по лестнице на помост. Это был красивый мужчина французской наружности, в щегольском платье, с изысканными манерами.
Он церемонно поклонился царю, поцеловал Екатерине руку.
— Опять они за свое взялись! — начал он.
— Стрельцы? Разве же я их не истребил?
— Вдругорядь вырастают, чертово семя, ныне вот Алексея освободить надумали.
— Подробности знаешь?
— Заговорщики собираются сегодня вечером в половине шестого…
— Где?
— В четырнадцатом нумере на Береговой линии, якобы на пирушку…
«Береговая линия… нумер четырнадцать…» — записал царь на листке бумаги.
— Еще что?
— А в два часа ночи они подожгут город…
— В два часа? — Голова у Петра затряслась, лицо задергалось. — Я строю, а они ломают, но теперь уж я вырву их с корнем. Что они говорят?
— О святой Москве тоскуют, Петербург же полагают безбожным и гнусным. Работники мрут-де как мухи от болотной лихорадки, а что строишь ты, государь, посередь топей, они толкуют как браваду а-ля Людовик Четырнадцатый, который заложил Версаль на болоте.
— Остолопы! Мой город будет запором в устье реки и ключом к морю, оттого и должен стоять здесь; а болота станут каналами для кораблей, как в Амстердаме. Сам подумай, пристало ли обезьянам судить!
Он позвонил в колокольчик, прибежал слуга.
— Заложи экипаж! — крикнул сверху царь. — Ну, будь здорова, Катерина, ворочусь завтра утром, не раньше, денек будет горячий, но… Не забудь про письма. Александр тебе пособит…
— А одеваться не станешь, сынок? — отозвалась Екатерина.
— Одеваться? Сабля-то при мне!
— Надень хотя бы кафтан.
Царь надел кафтан, затянул потуже ремень с саблею, схватил палку и одним тигриным скачком спрыгнул с помоста.
— Что ж, так тому и быть! — прошептал Меншиков Екатерине.
— Ты, поди, не соврал, Александр?
— Ради красного словца и соврать не грех! Главное достигнуто, и завтра ты, Катерина, и престолонаследники в детской будете спать спокойно.
— А если его ждет неудача?
— Нет! У него неудач не бывает.
Царь побежал к морю — он не ходил, а всегда бегал бегом. «Жизнь быстротечна, — говаривал он, — надобно много успеть».
Поднявшись на песчаную дюну, Петр увидел у берега шлюпку с пятью гребцами и арестованным голландцем. Тот невозмутимо сидел у руля и попыхивал трубочкой. При виде царя он снял шапку, подбросил ее в воздух и закричал «ура!».
Царь Петр козырьком приложил руку к глазам, а когда узнал своего старого амстердамского наставника и друга Яна Схеерборка, ринулся в шлюпку, прямо по плечам и коленям гребцов, заключил Яна в объятия и расцеловал, да так, что трубка сломалась, окутав его окладистую седую бороду тучею искр и дыма.
Засим царь подхватил старика на руки и, как ребенка, отнес на берег.
— Ну, старый ты шельма, наконец-то я залучил тебя к себе. Увидишь мой город и мой флот, который я сам построил, н-да, ты ведь меня и выучил… Подать сюда экипаж, ребята, и якорь-кошку из шлюпки, мы едем кататься! Живо!