Рядом с этим мрачным местом и находилась лечебница, в здании которой сначала размещался казенный хлебный магазин, потом холерный барак, а теперь был приют для страждущих душой. Адвокат, по обыкновению, прошел внутрь со своей сумкой и подвергся обыску привратником, после чего его впустили в средних размеров комнату, где вместе с еще двумя больными обитал отец.
Тот сидел в халате у окна, отвернувшись от товарищей по несчастью, чтобы не видеть их взглядов. При появлении в палате сына старик взял у него сумку и, не поздоровавшись и не поблагодарив, удалился за ширму, где, по-прежнему не произнося ни слова, принялся есть и пить. Ел он, хвастливо причмокивая, дабы позлить своих сокамерников, и уж тем более старался погромче нюхать табак, перемежая сие приятное занятие болтовней.
— Если бы у тех тоже был табак, разве ж я получал бы от своего такое удовольствие? Ты им давать не смей, Эдвард.
Затем старик подлез к Эдварду и стал шарить у него по карманам, где всегда был припрятан дополнительный сюрприз. Сегодня сын принес ему самый ценный подарок: две новые колоды карт. Сам Эвард терпеть не мог карты, и две кроны были потрачены на поощрение греха, но тем ценнее было сотворенное благодеяние.
Старик с наслаждением распечатал колоды — он испытывал при этом такое ощущение, будто чистил персик, — и пальцы бывалого игрока прямо-таки почуяли нежное прикосновение талька, стоило ему завидеть в окошечко обертки червонный туз.
Отец хотел тут же приступить к игре, однако сын выговорил ему:
— Сегодня нельзя играть, воскресенье. Да я и не умею.
— Я тебя научу, — предложил старик.
— Нет, батюшка, ты лучше поиграй со своими соседями… завтра.
— С ними — ни в жисть.
— А одному играть у тебя не получится.
Положение создалось аховое: играть одному действительно было невозможно, надо было иметь соперника для борьбы.
— Сядь! — велел старик. — И не проявляй неблагодарности к старому отцу. Ты не думаешь, что я и без того достаточно мучаюсь?
Адвокат и в самом деле так думал, и, поскольку ему никогда не хотелось огорчать других, он и оглянуться не успел, как уже сидел с картами в руке.
Играли они в стукалку[69] — ни во что другое сын не умел.
Вскоре, однако, он устыдился этого занятия, струсил, что может войти смотритель, и бросил карты на стол. И все же отец имел над ним такую власть, что одного крепкого словца родителя оказалось достаточно, чтобы адвокат возобновил игру…
— Ты не давал в масть, отец! — дерзнул заметить он, не столько в порицание, сколько просто к сведению.
— Ты хочешь сказать, я играю нечестно?
— Ничего подобного, я просто хотел привлечь твое внимание…
Началась неизбежная ссора, которую вел за обоих старик, высказывая претензии и сам же отвечая на них.
Между тем один из товарищей по несчастью выскользнул из комнаты, и чуть погодя туда явился смотритель.
— Вы что, в воскресенье играете в карты?! Ни стыда ни совести у людей нет! Оно и понятно, яблочко от яблоньки недалеко падает… Спрячьте карты, не то я их заберу!
Эдвард Либоц сидел безответный, пристыженный, уличенный — он же не мог свалить вину на отца…
После ухода смотрителя адвокат встал и тоже собрался уйти.
— Как, ты уже уходишь? — не замедлил отозваться отец.
Это был обычный прощальный упрек старика, с показательным «уже», даже если сын пробыл у него несколько часов. Причем адвокат знал, что отцу не столько необходимо его общество, сколько приятно, чтобы он мучился.
Эдвард набрался храбрости выступить с мягким укором:
— Если ты не будешь соблюдать правила, батюшка, я перестану тебя навещать.
— Это тебе запросто, ведь ты хотел выкинуть с должности собственного брата и объявить разоренным отца.
Что было Эдварду ответить на такое? Он лишь содрогнулся от этого выражения неизбывной злости, ничтожества, вульгарности и, удрученный, выскользнул в дверь. Но ему предстояло еще миновать коридор, и тут его с обеих сторон осыпали обидными словами: картежник, соблазнитель, процентщик и так далее.
Хуже всего был для адвоката упрек в картеже, поскольку тут он чувствовал за собой вину; с утра он ходил к обедне и нашел утешение в библейской цитате: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир». В церкви голоса нашептывали ему слова надежды и утешения, намекали, что его не наказывают, а подвергают испытаниям, что ему послана судьба Иова, тогда как сам он, можно сказать, человек безвинный. И вот, спустя какой-нибудь час, когда Либоц хотел почтить день отдохновения богоугодным поступком, он оказался вовлечен в банальную карточную игру, кончившуюся ссорой… Адвокат производил впечатление лицемера, хотя отнюдь не был им. Больше всего Либоца тяготила эта говорившая против него видимость, эти двусмысленные положения, в которые его втягивали помимо собственной воли. Он хотел действовать по чести и справедливости, но у него не всегда получалось…
69
Азартная картежная игра, в которой игрок, рискующий идти ва-банк, извещает об этом остальных стуком о стол.