— Ты пьян, — сказала она спокойно.
Он пожал плечами, которые казались особенно широкими на фоне окна.
— Возможно. Но это не имеет значения, — ответил Трей негромко, стоя без движения перед окном и выглядывая в него, словно что-то можно было увидеть в безлюдном зимнем саду.
— Чего же ты хочешь? — Импрес положила руки на инкрустированный стол, ее сердце колотилось, как у молоденькой девушки, под алым шелком, черным кружевом и ярдами серебристых лент великолепного платья.
— Я знаю, чего не хочу, — тихо сказал Трей, глядя в темную ночь. Его гордость требовала, чтобы она объяснила присутствие всех этих мужчин, требовала отрицаний, извинений… Повернувшись, Трей сделал шаг вперед, и свет камина осветил его прекрасно вылепленное лицо, на котором отчетливо проявилась печать усталости. — Это нестерпимо, — прошептал он, — видеть тебя с другими мужчинами. Мои чувства… — Наступило ровное молчание, затем он сказал мягко: — Это пугает меня.
В первый раз Импрес увидела его лишенным высокомерия.
— Если бы ты был менее циничным, то давно бы поверил мне. — В ее слабой улыбке было искушение. — Не было у меня никаких мужчин.
— А герцог? — напомнил он, нахмурясь.
— Мой ответ на твое прощание и белокурую Клотильду, — ревниво ответила она.
— Она не ты, — просто сказал Трей, — поэтому я выпрыгнул из ее экипажа на полпути, взял кэб и приехал к тебе. — В глазах Трея появилась нежность, с которой, как Импрес подумала, он мог бы смотреть на мать, когда был мальчишкой. — Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь испытал такое страдание, — сказал он со смирением, которого она никогда не замечала в нем.
— Тебе нужен сын? — спросила Импрес. Она хотела знать, основываются ли его слова на подлинной любви. Ведь ее чувства к Максу были столь же сильны, как и к Трею.
— Почти так же, как и ты, — ответил он, затем поправился, пытаясь лучшим образом выразить смысл своих чувств: — Так же, как я хочу тебя. О, черт… нет разницы, — закончил он тихо, слегка тряхнул головой и протянул руку, чтобы нежно коснуться ее щеки. — Мне нужны вы оба… нужны отчаянно. — Он глубоко вздохнул, этот избалованный юноша, который никогда не получал отказа ни в чем, пока не встретил Импрес, и очень спокойно спросил: — А я тебе нужен?
— Ты имеешь в виду прямо сейчас? — Беспечное веселье победы сияло в зеленых глазах Импрес.
Его мерцающие глаза оглядели интерьер комнаты, сразу же отметив подходящую кушетку, и с ответной радостной улыбкой Трей произнес:
— Сейчас самое время.
— Только, предупреждаю тебя, я рассыплюсь на кусочки, прежде чем бурный поток…
— Тогда мне придется закрыть дверь, — сказал он, широко улыбаясь. Под его необидным поддразниванием таилось страстное нетерпение. Трей хотел держать ее в объятиях тысячу и один год и долее того. Сегодня в своем ослепительном платье, украшенном кружевом, в камнях, сияющих в ушах и на шее, пахнущая розами де Века вместе с запахом собственных духов, она была той женщиной, за которой надо было ухаживать. Но не меньше он любил ее одетую в потертую ковбойскую одежду или вообще без одежды.
— А ты избавишься от гарема? — спросила Импрес, внимательно следя за тем, как он подошел к двери и запер ее.
Опытный мужчина, Трей понимал, что бы ей хотелось услышать, но сейчас, в отличие от всей его богатой приключениями прошлой жизни, его ответ будет по-настоящему искренним. Он повернулся к Импрес, его серебристые, лунного цвета глаза вспыхнули, а резкие черты лица сгладила улыбка. Трей раскрыл объятия, и Импрес бросилась в них, крепко обвив руками его талию.
— Не было никакого гарема, — ответил он низким, богатым оттенками голосом. — Все давным-давно закончилось.
— От тебя пахнет мускусом. — Ее зеленые глаза все еще были полны недоверия и подозрительности. Она знала, для чего использовалось это снадобье. Чтобы усилить чувственность, оживить страсть.
— Не более чем шутка, — ответил Трей, отклоняя упреки, его руки согревали ее спину через алый шелк платья. Он пожал плечами, думая о том, что ему еще сказать в подтверждение того, что их просто не было. — Теперь, — сказал он, беря ее лицо руками, — только ты мой мускус. — Затем он погрузил свое лицо в ее пышные волосы, глубоко вздохнул и добавил: — Мой мускус… мой яд… моя страсть. — Слегка подняв голову, Трей потерся щекой о нежную гладь ее кожи. Затем еще раз вздохнул. — Ты моя опиумная греза, ставшая реальностью. — И Трей крепко поцеловал ее.
Но Импрес хотела ясности, а не пустых отговорок об отсутствии женщин. Поэтому, освободившись от захватывающего поцелуя Трея, она отодвинулась, а когда его язык нежно скользнул вдоль полукружья ее бровей, Импрес решительно сказала:
— Трей, я хочу знать… — Голос у нее был серьезен. Со спокойной уверенностью, которая напомнила ей законодательные баталии, он ответил:
— У меня не было женщин. Слово чести, как ни странно это может показаться. Прости, если я обидел тебя, хотя, — поправился он тут же, — ты тоже виновата, подстрекая меня окружающими тебя поклонниками, пускающими слюни.
— А ты ревнив! — воскликнула Импрес, ощущая, как радостное удовлетворение затопляет ее.
— Я еще и собственник, — хрипло ответил он, крепче прижимая ее к себе.
— Если ты когда-нибудь еще посмотришь на женщину так, как ты смотрел на Клотильду у Ле Нотра, я покажу тебе, что значит быть собственником. — Импрес приподняла подбородок с решительностью, которая была только наполовину шутливой.