— Ты будешь скучать по Бэлли.
— В таком случае, я отправляюсь с вами в Вашингтон.
— Ты всегда был разумным мальчиком, — приветливо произнесла Блэйз.
— Бэлли — большая радость для него, — сказал Хэзэрд после того, как Трей ушел. — Она отвлекает его от мыслей об Импрес.
— Знаю, но я хотела бы, чтобы он поиграл с ней сегодня в детской. Слишком холодно, а Бэлли всего три месяца.
— Когда Трею было три месяца, — напомнил ей Хэзэрд мягко, — мы были в лагере на руднике. — Он улыбнулся.
— Ты помнишь те дни?
Словно это было вчера, Блэйз увидела Хэзэрда, стоящим в утреннем тумане, сквозь который пробивались первые солнечные лучи.
— Я помню цветы на твоей шее, — ответила она нежно.
— Ты покорила мое сердце в то утро, родная, и я хотел украсть для тебя всех лошадей на равнине. — Их глаза встретились, и особая энергия, которая существовала между ними, вспыхнула, жизнестойкая и вечная.
— Как будто это было вчера, Джон.
— Да, словно годы были одной вспышкой, и мы не заметили ее.
— Это были хорошие годы, не так ли, — прошептал Блэйз, — несмотря на то, что большинства наших детей нет с нами.
Хэзэрд поднялся из кресла прежде, чем скатилась первая слезинка, подошел к жене и обнял ее.
— Не плачь, родная, — прошептал он ей в ухо, прижимая Блэйз к груди. Его глаза блестели от переживаний. Они были с нами долгое время. Подумай о счастье, которое мы разделили.
Подняв голову с его плеча, Блэйз поцеловала Хэзэрда в место, где резкая черта его скулы переходила в ухо.
— Я нашла тебя в этом огромном мире. — Обожание было в ее влажных глазах, на которых не просохли слезы. — Мы были так счастливы.
Он нежно поцеловал ее и улыбнулся быстрой сияющей улыбкой, которая всегда восхищала ее.
— Мы и сейчас счастливы, — сказал он.
Кит уехал на Рождество к матери; семья Брэддок-Блэк провела Рождество на ранчо и вскоре после нового года отправилась в Вашингтон. Они пробыли там три недели, когда пришло второе письмо от Гая, переправленное с ранчо. Он писал об общих новостях, уже слегка устаревших; упоминал о дождях, о том, как вырос Эдуард, о своих занятиях, и о том, чем занимаются девочки, и как все скучают по Трею. В конце этого заурядного перечня событий Трей прочитал: «Пресси себя уже хорошо чувствует. Она едва не умерла в прошлом месяце».
«Она едва не умерла», — мелькнула в уме грохочущая мысль.
Трей вскочил так внезапно, что кресло, на котором он сидел, опрокинулось. Он едет во Францию! Колокола страха затихли, и приподнятое настроение охватило его.
Неважно, хочет ли Импрес видеть его. Видеть ее хочет он, пусть даже она стала совсем другой в космополитическом Париже. Трей страстно желал увидеть, как ее зеленые глаза зажигаются золотыми искорками, когда она улыбается. Трей хотел прочитать в ее глазах правду. Может быть, поездка во Францию не самое мудрое решение, но он получил удовольствие от того, что отказался от практичной благоразумности. В конце концов, путешествие поможет развеять скуку.
Объяснение его с родителями было кратким, поспешным и, как ни странно, жизнерадостным.
— Первой я сказал об этом Бэлли, — воскликнул он, влетая в кабинет, где Хэзэрд и Блэйз сидели напротив друг друга — Я скоро вернусь, объяснил я ей, хотя не предполагаю, что она все поняла. Может быть, стоило взять ее с собой, — продолжил он, опускаясь в кресло рядом с матерью. — Но с твоими представлениями, мама, боюсь, буду вовлечен в кровавую битву, и так как я послушный и обязательный сын, то уступаю вашим желаниям.
Блэйз и Хэзэрд переглянулись, и Хэзэрд недоумевающее пожал плечами.
— Дорогой мой, — сказала Блэйз, — это решение столь же скоропалительно, сколь и неблагоразумно. Зачем ты едешь?
— Импрес едва не умерла, — ответил Трей с тем выражением, которое его родители принимали за чрезмерное оживление.
— Как ты узнал об этом? — спросил Хэзэрд.
— Гай написал. Не знаю деталей, но решил ехать в Париж. Я мог бы вновь увидеть Эрика, да и герцогиня де Суасон прислала, по меньшей мере, дюжину приглашений за последние полгода.
— Как Эсти? — спросила Блэйз, знакомая с пристрастием герцогини к ее сыну.
Трей небрежно пожал плечами:
— Прекрасно, я думаю. Ты знаешь, Эсти держит открытый дом. Последнее ее увлечение — экспрессионизм.
Импрессионизм, как она объяснила мне в письме, прошел. Может быть, она проведет меня по студиям, и я куплю некоторые новые работы.
— Когда ты уезжаешь? — спросил Хэзэрд.
— Через час, — сказал Трей, быстро поднимаясь, — Я пришлю вам каблограмму из Парижа. Напомните Бэлли что я не оставлю ее надолго!
Он уже был на полпути к двери, когда Блэйз смогла спросить:
— Дорогой, ты ни в чем не нуждаешься?
— Нет, спасибо, мама, у меня все есть. — Улыбка у него была ослепительная.
Когда дверь за ним закрылась, Хэзэрд сердито сказал:
— Давно пора.
— Ты так считаешь? — спросила Блэйз с улыбкой.
— Давно было пора упрямому дураку поехать за ней. Черт меня побери, я был почти готов поехать за ней сам, чтобы только избавить его от этой дьявольской хандры.
— Он такой же упрямый, как и ты, дорогой.
— Он более упрям, чем я, — ответил Хэзэрд с поддразнивающей улыбкой. — Он в тебя.
Блэйз не стала спорить, хорошо зная свой своевольный нрав.
— Ты уж скажешь, — заметила она со скрытой материнской гордостью.
Хэзэрд засмеялся:
— Конечно, родная, он — твоя копия.
Путешествие заняло у Трея шесть дней. Это были шесть дней нетерпения, размышлений и мечтаний. Трей уговаривал себя, что не следует ничего ожидать, чтобы избежать разочарования, напоминал себе, что никто его не приглашал в дом Импрес. Он не написал о своем приезде, а ее чувства могли измениться. Но он просто хочет увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке.