Из окна машины были видны отары овец, табуны лошадей, коровы, верблюды, сарлыки — огромные косматые звери с бычьей головой и конским хвостом.
И снова степь, степь, степь… И опять поле. И снова стада. Их было много. Овцы теснились друг к дружке и спали стоя.
Потом пошли горы. Их склоны были то черными, то белыми, в зависимости от породы овец, которые там паслись. Если каракулевые, гора казалась черной, если мериносовые — белой. Вытаращив глаза, без всякого выражения, овцы глядели на проезжавшие машины.
Если ближние горы расступались, виднелись горы далекие.
Голые, каменные, они казались лиловыми. Лиловое было самых разных оттенков — начиная от глубокого черно-лилового, там, где были вмятины в камне, и кончая светло-сиреневым, тем вялым, впадающим в желтизну цветом, какой бывает у отцветающей сирени.
Цвет далеких гор был так нежен и так мягки очертания их на светлом небе, что казалось, будто они обтянуты бархатом.
Дорогу машине перебегали то суслики — уже без всяких докторских шапочек, то зайцы, шарахавшиеся в хлеба.
Горы сменялись горами. Коровы — коровами. Верблюды — сарлыками. Жарища была такая, что хоть сдирай с себя рубашку.
И несмотря на это и несмотря на то, что Шумбасов торопился, — одним словом, несмотря ни на что, шофер решил пообедать.
— Да черта тебе в обеде? — спросил Шумбасов.
— А что? — сказал шофер. — Нэ евши ехать? Нэт, так дэло, товарищ, нэ пойдет.
Войдя с шофером в столовую, Шумбасов от нечего делать выпил с ним по стопке водки, однако закусывать почему-то не стал.
Впереди показалась переправа.
Кызыл.
В небо уходил желтый дым из огромных труб кожевенного завода.
— Подбрось-ка до библиотеки, — откашлявшись, попросил шофера Шумбасов.
— Отчего ж, можно, — сговорчиво сказал шофер.
Вот и библиотека.
Шумбасов переступил ее порог. Сквозь прямоугольник двери была видна кызылская улица, полная жары и пыли. Пыль вихрями носилась по мостовым. Белые, как украинские хатки, двух- и трехэтажные новые каменные дома стояли вдоль тротуаров, чинно построившись в ряд.
Тротуары плавились от жары. Бегущая за машинами пыль оседала на лицах прохожих.
А у здания библиотеки безмятежно цвели тополя. Несколько лет тому назад их высадили во время субботника комсомольцы. От тополей шел пух, и каждая пушинка была здорово похожа на звезду.
Белые звезды, едва видные в темноте коридора, вились над шумбасовской головой, следуя за движением сквозняка: они бежали в Лерину рабочую комнату.
Сквозь открытое окно методкабинета был виден двор, а во дворе — собака. Старая-старая (Шумбасов ее знал). Шерсть на этой собаке была облезлая. Сейчас она прыгнет в окошко нижнего этажа, в ту комнату, где работает Лера. Вползет и заберется в самый прохладный угол, за спинку стула, на котором, поджав ноги, сидит у окна Лера.
…Вот и окно и Лерин стол. Вот стул с плетеным сиденьем. Вот пишущая машинка…
А где же Лера?
Лениво, чуть не зевая, с выражением презрения и небрежности (чтобы не слишком порадовать ее) Шумбасов оглядел комнату.
Но Леры не было.
— А где товарищ Соколова? — спросил он у пожилой библиотекарши.
Ему не ответили.
Он ждал, стоя в дверях, придерживая рукой пиджак, сползавший с плеч.
— Доктор, вы, кажется, забыли поздороваться? — спросила вдруг, подняв на него глаза, пожилая библиотекарша.
— Ах, да. Простите, пожалуйста, — ответил Шумбасов и побагровел.
Она была безжалостна, смотрела на него в упор, не отрывая от его лица глаз.
— Соколовой нет. Она еще не вернулась.
— То есть как это — не вернулась! Из тайги?!
— Из командировки. Сейчас она в Тора-хеме.
Библиотекарша опять углубилась в работу.
Шумбасов, покусывая губы, стоял на пороге.
— Простите за беспокойство, — сказал он виновато, — а когда она должна возвратиться?..
— Не могу сказать точно.
— А приблизительно?
— И приблизительно не могу. Командировка очень трудная и ответственная… Сами понимаете — Тоджа. А вам что? Срочно нужны какие-нибудь медицинские справочники) Мы вас обслужим и без Соколовой. Пройдите, пожалуйста, на абонемент.
— Спасибо. Зачем же. Я… я лучше потом забегу, во вторую половину дня, если разрешите…
— Пожалуйста. А благодарить не за что. Это наша обязанность.
И, увидев его дрогнувшее от тревоги и растерянности лицо, библиотекарша с удовлетворением погрузилась в тайны предметного каталога.
3
Он шагал по улице и внимательно разглядывал свои покрытые пылью ботинки.