Выбрать главу

  Феликс вспомнил о Джейн. Так долго старался не думать о ней, но все же вспомнил. Вайолет напомнила. Ему захотелось, чтобы когда-то Джейн создала с  мужчиной вот такую свою семью. Да, у нее есть родители, и есть семья из детства. Но он хотел, чтобы она, ни на миг не потеряла эту любовь и обрела ее и в своей дальнейшей жизни...

— Феликс, поработаете немного и заходите обедать, через час уже все будет готово, – перебила его мысли Вайолет.

— Конечно зайду, спасибо.

 Он почувствовал себя неловко за то, что не ответил женщине на ее добрые слова. Вайолет даже спросила, зайдет ли он обедать, хотя он и так всегда заходил. Но ему, по-прежнему, было сложно выражать свои чувства.

  Феликс спустился в мастерскую и поприветствовал Рона и Жозефа. Они как раз собирали последний центральный витраж для храма. Осталось доделать лишь его и несколько стеклянных шаров и можно считать, что храм Матери Природы полностью готов.

  Король почувствовал привычный хруст стекол под ногами и в его душу пришел покой. Все-таки Джейн была права, витражное искусство – его призвание. В стенах мастерской все печальные мысли отступили и он уже не чувствовал себя одним из тех, кто упокоится на холме. Здесь он был самым живым на свете. Лучи солнца искрились в стеклах, которые лежали на столе, заливая всю мастерскую волшебным светом. Феликс воодушевленно принялся за работу, резал жёлтое стекло, которое сверкало на все стены мастерской как лимонное платье Джейн на свадьбе Рона...

  Король поднял глаза, они с Роном остались в мастерской одни, Жозеф куда-то отлучился. Феликс почувствовал себя странно, оставшись наедине с Роном. Наверное, они остались только вдвоем впервые. Парень уже свободно общался с Феликсом по работе, но король все равно осознал, что  нужно сказать Рону что-то важное. На самом деле он хотел бы прокричать над Великими Садами эту фразу, объявить ее по рупору над всем Айронвудом. Потому что каждый житель этого мира должен получить эти скупые беспомощные слова.

— Мне жаль, что я не спас ее.

Рон растерянно поднял глаза.

— Мне жаль, что я всех их не спас. Я просто думал, что сильнее всех вас и всегда вам это внушал. Но я не сильнее...

  Рон растерянно перекладывал стекла с места на место. Не поднимая на Феликса глаз, он сказал:

— Я знаю, как вам жаль. Мы все видим, как много вы делаете для Айронвуда, и что с вами что-то происходит... – парень обратил свой взгляд на короля. — Нам незнакомы болезни, но, видимо, из-за траты сил вы болеете...

 Феликс согласно кивнул.

— Тристан говорит, чтобы я остановился. Но я не могу. Может, я просто убежден, что искуплю свою вину, если отправлюсь вслед за ними?

  В мастерскую вернулся Жозеф и разговор прервался, но Феликс был рад тому, что услышал от Рона.

  Они снова принялись за работу, весело переговариваясь о новостях из дальних деревень. Феликс в очередной раз порезал руку при нарезке стекла, и даже обрадовался этому. Хотелось, чтобы работа казалась ещё сложнее, чем есть на самом деле. Видимо, он действительно слишком увлекся самобичеванием.

   Феликс посмотрел на медные полоски в руках Жозефа. Это, он, король, придумал заменить ими привычные свинцовые прутья. В мастерской Рассела он узнал, что такое новшество уже было предложено в мире Джейн. Данная техника называлась по имени автора – техника Тиффани. Подумать только, ты придумал что-то уникальное, что до тебя никто не делал. В Айронвуде ни один житель даже не оценил этого. Им было безразлично, как он создавал окна и абажуры для ламп. Но человек с таким же изобретением, в мире Джейн, стал известен на весь мир. Даже сам Феликс, совершенствуя своё мастерство в новом для него мире, восхищался этим человеком. Они были так похожи. Тиффани, как и он, любил природу. В его работах можно увидеть любимую сирень, колокольчики, яблоню, стрекоз с бабочками.

  В Айронвуде он вообще не знал, что люди могут быть охвачены теми же идеями, что и ты. В прошлые времена он также любил приходить в мастерскую к Жозефу и Рону. Но тогда они почти не говорили с ним. Между ними и королем всегда нависала социальная пропасть, чтобы они могли обсуждать с открытой душой прекрасные переливы стекол, которые лежали в их руках.