Однако, когда они прибыли в Англию, то фактически оказались заложниками. Их не заковали в цепи и не держали в темном подвале замка, но и не позволяли покинуть Дувр. Альфред не мог исполнить то, что было ему поручено королем, не говоря уже о своих собственных намерениях. Сэр Чарльз не позволил ему даже отвезти письмо Людовика королю Генриху — оно было отослано Ричардом Греем, смотрителем замка Дувр и ревностным приверженцем Лестера. Письмо Барбары ее отцу также забрал Грей.
Даже не поворачивая головы, Альфред чувствовал присутствие двоих вооруженных людей, которые следовали за ним повсюду. Это была пара дураков, озабоченных, но всегда невнимательных, и ему не составило бы труда убить обоих, прежде чем они успели бы сообразить, в чем дело. Тут он засмеялся: это, конечно, радикальное средство лечения его плохого настроения, но проблему все-таки не решало. Самое худшее, что он мог бы сделать, — доказать Грею, что может сбежать, когда бежать ему все равно некуда.
Даже если бы он добрался до Барби, которая содержалась в одной из башен Дувра, захотела ли бы она послать новую весточку своему отцу? Она отказалась попросить разрешения на встречу в том письме, которое Грей отправил Норфолку. Она даже не сообщила отцу, что отложила свою свадьбу (несмотря на то, что ей хотелось справить ее как можно скорее) до тех пор, пока не сможет поговорить с ним, а лишь написала, что вернулась в Англию и хотела бы испросить у него одобрения на свой брак с известным ему Альфредом д'Эксом. Альфред был взбешен тем, что она ничего не сказала о неотложности этого дела, но она объяснила свой поступок опасением, что письмо может быть прочитано и неправильно истолковано Греем, а, возможно, также и другими. И потом, какая разница, что она написала, неужели Норфолк сам не послал бы им пропуск на проезд?
Альфред раздраженно вздохнул. Из того, что он узнал от Барбары о натянутых отношениях между ее отцом и Лестером, выходило, что пропуску, выданному Норфолком, могут и не доверять. Сам Норфолк тоже не сможет приехать — он отвечает за защиту от вторжения западного побережья, и за ним, несомненно, наблюдают. Альфред выпрямился и зашагал вдоль зубчатой стены до тех пор, пока не стало видно море. Проклятое вторжение, которое задумали королева Элинор и сводные братья короля Генриха, вовлекло его в эту беду. Вторжение, пожалуй, было единственным, о чем королева, Лусиньон и Валанс смогли договориться, но Альфред сомневался, что оно будет успешным, если вообще состоится.
Альфред досадовал на себя: можно было предвидеть, что из-за слухов о вторжении он и Барби будут задержаны в Дувре. Но, по правде говоря, он просто не думал о политических делах. Его голова была занята тем, как добраться до Норфолка и получить его согласие. Он придумывал слова, какими сможет объяснить графу, насколько сильно он любит Барбару и каким снисходительным мужем станет для нее.
— Жидкая каша, — произнес Альфред вслух.
— Что вы сказали, милорд? — спросил один из охранников.
Альфред засмеялся и покачал головой.
— Ничего. Бесполезная мысль, высказанная вслух.
Он чуть было не рассказал этому человеку, что желание женщины может превратить мозги мужчины в жидкую кашу, но ему не хотелось прослыть еще и сумасшедшим, хватит того, что его уже считают почти заговорщиком. Он выругал себя, но на этот раз не вслух. Он и Барби находились в Дувре меньше двух недель. Будь они женаты или хотя бы любовниками, его бы не беспокоило, даже если бы их заточили здесь на месяцы.
Почему Барби так ужасала сама мысль о том, чтобы уступить ему до свадьбы? Они обручены; для большинства женщин этого было бы вполне достаточно. Собиралась ли она вообще выйти за него замуж или все это — одна тщательно продуманная уловка? Нелепость! Какая уловка? С какой целью? Она определенно наслаждалась его заботой и вниманием, а однажды, когда ему удалось застать ее одну, горячо откликнулась на его ласки. Они готовы были соединиться, как вдруг она неистово, почти в истерике, вырвалась и убежала прочь. И здесь, в Дувре, где они могли найти пустую комнату и закрыться от стражи, она даже не подпускала его к себе, кроме тех случаев, когда они были не одни.
Барби назвала ему причину, и достаточно разумную, по которой она отказывается разделить с ним постель до брачной церемонии. Она сказала, что не хотела бы вынашивать ребенка до свадьбы и что в такие опасные времена недостаточно быть обрученными. Она была права. Альфред знал это, но его разочарование и подозрения, что настоящая причина крылась совсем в другом, вынуждали его бродить вдоль стен крепости; временами он готов был рвать на себе волосы.
Альфред даже не решался пойти в город и по привычке отправиться к проститутке. Барби знала слишком много о его прошлых привычках; она уже сделала пару замечаний, выразив надежду, что он будет сдержанным и не станет позорить ее. Он попытался объяснить ей, что, когда он будет иметь ее, то не пожелает никакую другую, но она подняла свои густые брови и попросила не давать обещаний, о которых он потом пожалеет. Пойти в Дувр к проституткам с двумя охранниками позади, тупоголовыми и, возможно, болтливыми, было, конечно, не самым мудрым решением.
Он почти уверился в ее искренности, когда узнал, как умно она подготовила почву для их свадьбы, беседуя с королем Людовиком. Когда Людовик вызвал его, Альфред обнаружил, что он опять слишком много думает о любви и легко прогоняет прочь то, что его беспокоит. Людовик сразу сказал, что не видит препятствий для свадьбы, и назвал сумму, которую следует уплатить, несколько большую, чем предполагал Альфред, но не возмутительную.
— Я, конечно, заплачу, сир, — заверил его Альфред, — но мне придется попросить отсрочки. Насколько вам известно, сам я имею мало. В другое время мой брат прислал бы деньги не раздумывая, но, боюсь, что он может быть обвинен в поддержке королевы Элинор.
— Обе проблемы — я имею в виду желание мадам Барбары получить одобрение своего отца и тощий кошелек вашего брата — могут быть решены, если вы пожелаете помочь мне в одном деле.
— Я всегда готов услужить вам, сир.
Людовик засмеялся:
— Вы всегда выглядите так, словно и вправду имеете это в виду, но я знаю вас слишком долго и понимаю слишком хорошо, мой дорогой Альфред. Я чувствую, вас что-то беспокоит. Не принуждая выполнить мою просьбу, я хочу лишь сказать, что это касается принца Эдуарда и связано с тем, что он упоминал о вашем мастерстве на турнирном поле. Это верно?
— Да, сир, — коротко ответил Альфред. — И мне нравится принц. Он молод и безрассуден — во всяком случае, он был таким до того, как на него обрушилось столько несчастий, — но, думаю, он умен и деятелен и, вероятно, не сделает дважды одну и ту же ошибку.
— Поверит ли он вашему слову, если вы ему скажете кое о чем?
— Да, сир…
Людовик снова засмеялся:
— Не будьте таким несчастным. Я не намерен просить вас солгать Эдуарду. Наоборот, я хочу, чтобы вы передали ему полную правду.
— Если от меня потребуется лишь сказать, что я ваш посланник и только передать ваши слова, то я с удовольствием сделаю это, — сказал Альфред. — Но я не совсем уверен, что мне будет позволено увидеть его.
— Вы имеете на это больше шансов, чем кто-либо другой. Эдуард находится под охраной старшего сына Лестера, Генриха де Монфорта, которого вы тоже знаете.
— Да, мы часто бывали в одной компании вместе с принцем. Бог поможет им. Должно быть, такая участь горька для обоих — одному из друзей стать тюремщиком другого. У Эдуарда слишком много гордости, чтобы так легко смириться со своей судьбой, тем более что ему некого винить, кроме самого себя; Генрих, должно быть, испытывает гнев и мучительную боль, потому что он прекрасный человек и, я полагаю, искренне любит Эдуарда. Я сделаю все, что в моих силах. Но я не понимаю, — улыбнулся Альфред, — каким образом это поможет тощему кошельку моего брата. Более вероятно, что необходимость для меня подольше остаться в Англии, чтобы увидеться с Эдуардом, будет дорого стоить Раймонду.
— Я уплачу налог за позволение жениться в обмен на оказанную услугу.