— Нет, любимая, нет! — Альфред тоже сел и обнял ее одной рукой. — Они — твои. Во всяком случае, Норфолк берег их именно для тебя. Но когда я вспомнил — слишком поздно, после того как потратил несколько часов на это глупое празднование, вместо того, чтобы попытаться найти для тебя что-то стоящее, — твой отец предложил преподнести украшения как мой подарок. Я сказал только, что верну их, потому что боялся, что ты всегда будешь чувствовать себя обманутой, не получив ничего от меня. Но ты не будешь. Я клянусь.
— В этом я тебе доверяю. — Барбара громко засмеялась и положила голову ему на плечо. — Никто и никогда не называл тебя невеликодушным, Альфред. — Потом вдруг она выпрямилась и отодвинулась от него, чтобы ясно видеть лицо своего мужа. — Было о чем беспокоиться? Глупец! Ты испугал меня до полусмерти тем, как ты глядел на меня весь день, словно какое-то несчастье постигло нас, но ты не осмеливаешься сказать мне о том, что произошло.
— Я напугал тебя до смерти? — с негодованием повторил Альфред. — А как ты посмотрела на меня, когда я взял твою руку у алтаря? Я подумал, что ты отречешься от меня прямо там, в соборе.
— Какое отношение ты имел к моей обеспокоенности? — раздраженно спросила Барбара. — Король…
— Я был женихом! — прервал Альфред с высокомерным негодованием. — Вообще допускается, что невеста выглядит испуганной у алтаря, но причиной является человек, который будет ее мужем.
Барбара снова расхохоталась.
— Тебе следовало бы знать меня получше! Мы были друзьями больше десяти лет. Мне нужно быть идиоткой, чтобы внезапно испугаться тебя.
На мгновение Альфред почувствовал себя глупо, и не из-за того, что огорчился по поводу подарка, а из-за своих бессмысленных страхов потерять ее навсегда. Она была с ним так непринужденна, не пытаясь прикрыть свою наготу, ее глаза, когда в них попадал отблеск свечей, сияли голубизной, а не холодным серым светом, так что Альфред едва не рассмеялся сам. Но затем он вспомнил ее напряженный голос, выкрикнувший: «Сделай это! Возьми меня и сделай это!» Контраст с тем, что она сказала, был слишком резок, чтобы просто отмахнуться. Он покачал головой.
— И это не имело ко мне никакого отношения, когда ты просила меня взять тебя? Ты кричала не от страстного желания?
Она склонила голову, но чувствовала на себе его беспокойный взгляд и не смогла солгать:
—Да…
Краска стыда залила ее лицо, шею и грудь. Но даже не эта краска остановила Альфреда, готового усомниться в истинности слов, которые она прошептала, а то, что нельзя было не увидеть — соски Барби набухли у него на глазах. Это немое свидетельство доказывало, что ее слова были правдой, а сам он — дураком. Альфред подумал, что даже самые искушенные любовницы не могли бы вызвать такую реакцию по своему желанию.
— Мне стыдно.
Второй раз она прошептала это тише, и он положил ей руку на плечо, а другой приподнял ее подбородок так, чтобы можно было заглянуть ей прямо в глаза.
— Не из-за того, что ты соединилась со мной, — настойчиво проговорил он. — Никогда не стыдись. В тебе нет ничего, что бы ни казалось мне прекрасным.
«И ничего непохожего на других женщин», — с горечью подумала Барбара.
— Я чувствую себя так, будто я для тебя обычная шлюха, а ты получаешь удовольствие только от моего тела.
— Мне очень мало известно об обычных проститутках, — ответил Альфред, — но я сомневаюсь, что они вообще испытывают какое-то удовольствие. Вот почему я нечасто посещаю их, Барби… — Его голос зазвучал умоляюще. — Не прячь от меня свою радость или добьешься того, что разрушишь ее. Я люблю тебя. Я не получу настоящего удовольствия, если ты не получишь никакого. Ты превратишь в яд зов моего тела.
— О нет, — твердо сказала она. — Я этого не перенесу.
Это была правда. Барбара хорошо знала, что кратчайший путь отдать мужа в руки другой женщины — быть холодной с ним в постели.
— Я хочу, чтобы мы были счастливы как муж и жена, и я охотно научусь у тебя всему, что увеличит нашу радость в постели и не только.
Он привлек ее ближе, и она охотно поддалась, наклонившись вперед в ответ на его легкое движение. Альфред нежно поцеловал ее в лоб, обрадованный этой своей победои гораздо сильнее, чем выигрышем на турнирном поле. Ни золото, ни драгоценности, ни почести не могли сравниться с тем, что предложила Барби. Может быть, она не любит его, но она отбросила все страхи, которые испытывала до того, как их связали узы брака. Она хотела быть счастливой и сделать счастливым его! Он был на полпути, ведущем в сад, где находились чертоги любви.
— Так ты хочешь учиться у меня? — пробормотал он. — Тогда мы будем играть в «делай, как я» и увидим, кто выиграет приз.
Он наклонил голову и поцеловал ее в губы. Ему было интересно, что станет делать она. Но когда он приоткрыл рот, ее рот тоже приоткрылся, и они снова вместе легли. Когда его рука скользнула вниз по ее животу к бугорку Венеры, она нашла его увеличившуюся плоть, и у него было достаточно времени, прежде чем окунуться в неистовое блаженство, какого он никогда не знал прежде, подумать о том, что она уже выиграла у него. Она доверяла ему многие годы и сейчас в точности повторяла то, на чем он настаивал, — что бы он ни делал, она пыталась повторить.
Барбара была в полном восторге от того, как развивались события. Исчезли ее самые худшие страхи, что ей не удастся скрыть свой бурный отклик при физической близости с мужем и что она может показаться ему глупой домашней коровой. Она видела его сомнения, когда он пред-лджил ей не быть холодной, и его удовлетворение, когда она сказала, что хочет учиться у него. У него было достаточно сомнений в ней, и это сохранило его интерес к тому, как она будет вести себя, — по крайней мере, на время. И теперь у него была надежда на будущее. Альфред, конечно, показал ей все, что давало ему величайший восторг из чисто эгоистических соображений. И наверняка она делала бы те вещи, которые могли доставить ей особое удовольствие. Для нее мало значило, где он целовал или ласкал ее; все, что он должен был делать, — желать ее, и это ее зажигало.
Теория была превосходной, но на практике это оказалось почти невозможным. Не потому, что ей не хотелось подражать движениям Альфреда, и, конечно, не потому, что какие-то места, которых она касалась или целовала, были неприятны ей. Напротив! Все, что он делал, доставляло ей удовольствие, и все, что делала она, раздувало маленький любовный восторг в такое адское пламя, что она уже не следила за тем, что делала. Она помнила только переплетение тел, теплоту и давление, которое угрожало расколоть ее и настолько заполнило зияющую пустоту в ее ощущениях, что она стремилась вовлечь его дальше, несмотря на боль. Но была ли это боль? Что бы это ни было, все смешалось, переплелось, спуталось и разбухало, разбухало, пока она не взорвалась или не умерла. Она умирала? Это был ее крик? Конечно, голос, который стонал все тоньше и тоньше, не был ее собственным. Но ее горло болело от крика, такого пронзительного, каким кричат жертвы при пытке на дыбе.
— Барби? Барби?
Нет, она не умерла. Губы Барбары чуть тронула улыбка, пока она медленно открывала глаза. Альфред наклонился над ней, его смуглое лицо выглядело обеспокоенным.
— М-м-м-м? — откликнулась она.
Он вздохнул и лег на спину.
— Слава богу, я не повредил тебя, — пробормотал он. — Ты пустила меня слишком далеко. Я потерял контроль.
Сейчас Барбара не воспринимала слов. Важнее было, что Альфред ничего больше не сказал и дал ей уснуть. Сейчас она жаждала этого больше, чем его любви.
11.
Барбapa проснулась первая, разбуженная прикосновением тела Альфреда, поскольку с детства спала одна. Она увидела его лицо, и сердце забилось от радости. Во сне его лицо разгладилось, оно дышало покоем и умиротворением. Но первой осознанной мыслью Барбары была та, что ей не удалось рассказать ему о короле. Только вообразите, как он был глуп, беспокоясь о ее реакции на подарок жениха, в то время как сам находился в центре такой тонкой политической интриги! Но это была глупость, которую легко можно простить.