Пора вживаться в роль. Роль, которую, если мне повезет, я буду играть много лет… Я с тоской осмотрелся по сторонам. По улице проносились машины, куда-то спешили редкие прохожие. И всем было плевать на мои проблемы.
Я в очередной раз вздохнул и выбрался из машины.
До квартиры мы добрались без каких-либо происшествий. А затем Сержант ушел в жилище по соседству, превращенное в наблюдательный пункт, я же остался один в стерильной, вылизанной и вычищенной до блеска квартире.
И просидел в ней восемь дней.
Я прочитал все, что было в коммуникаторе. Попробовал поиграть в игры, которые там были. Переключал каналы телевизора. Мне было скучно, как еще никогда в жизни.
В коммуникаторе не было ничего, достойного внимания. По телевидению крутили одни и те же новости, перемежающиеся пропагандистскими фильмами. Все это к концу заточения в квартире вызывало у меня тошноту.
Сержант, раз в день приносящий коробку с продуктами, полностью отыгрывал свою роль и разговаривать со мной не собирался.
На восьмой день он принес не еду, а еще один костюм.
– Собирайся, через два часа будет суд над убийцами твоих родителей.
– Их уже поймали?
– Да, три дня назад. Они даже не стали отпираться и полностью во всем признались. Следствие закончено, остался суд.
Чувствуя себя неловко в новом неудобном костюме, я вышел вслед за Сержантом на улицу и забрался все в ту же старенькую машину. Здесь Сержант в последний раз вышел из роли.
– Крайний инструктаж, рядовой. Само собой, их оправдают. Судья получил соответствующие указания, да и не сопротивлялся особо. Ты начнешь возмущаться сразу же после оглашения приговора. Вскочишь на ноги. Я постараюсь тебя успокоить. Ты должен будешь вытащить у меня пистолет и оттолкнуть в сторону. После этого у тебя будет несколько секунд. Чем больше выстрелов ты успеешь сделать – тем лучше для легенды. Точным должен быть только один. После этого я тебя вырублю и сделаю так, чтобы не пристрелили на месте.
Он немного помолчал, смотря на дорогу.
– Еще ребята просили передать, что будут очень признательны, если ты не убьешь никого из них.
Я кивнул. План действия был согласован и вызубрен еще на базе.
Городской суд располагался в красивом, но немного запущенном здании, отделанном настоящим натуральным камнем. По крайней мере, мне так показалось. Мы поднялись по широким ступеням, прошли сквозь пост охраны и, поблуждав по коридорам, оказались в зале заседаний. Здесь царило запустение. Даже воздух был каким-то спертым, затхлым.
– А где все? – поинтересовался я.
– Процесс начнется совсем скоро, подойдут.
Действительно, через несколько минут в зале появилось еще четверо полицейских, по очереди окинувших меня безразличными взглядами. Затем появился важный человечек с портфелем – скорее всего, обвинитель.
Потом в зал под охраной ввели и усадили на скамью подсудимых троих мужчин средних лет, в которых уже я впился ненавидящим взглядом. Им, похоже, на это было все равно.
Последним на свое место пробрался тучный плешивый судья. Повозился немного, что-то рассматривая на дисплее, а затем обвел собравшихся суровым взглядом и стукнул молоточком.
И начался фарс.
Улик, собранных на месте преступления, было море. В довесок к ним прилагались видеозаписи, где задержанные, светя наглыми рожами в камеру, признавались в содеянном от и до.
– Обвиняемые, вы подтверждаете, что эти признания соответствуют действительности и даны вами без принуждения?
– Да, господин судья, – ответил средний из троицы. – Нам скрывать нечего.
Я сжал лежащие на столе руки в кулаки и стиснул зубы, прожигая его взглядом.
– Вы чистосердечно раскаиваетесь в содеянном?
Последовало непродолжительное молчание, после чего все тот же из троицы отрицательно мотнул головой и ответил:
– Нет, господин судья, мы не раскаиваемся. Эти уроды сожгли нашу планету и скоро войдут в наши дома. Мы готовы убивать их когда угодно и где угодно.
На задворках моего сознания послышался легкий шелест колокольчиков, и я мотнул головой, отгоняя наваждение.
Судья, казалось, задумался.
– Подсудимые, ваша вина в тяжком преступлении против личности признана несомненной, – наконец произнес он. – Вместе с тем суд учитывает вашу готовность к сотрудничеству, ваше чистосердечное признание и ваши мотивы, которые, я уверен, в столь трудный для нашего государства час очень близки каждому жителю планеты.
Я поднял голову, уставившись на толстяка. Он постарался не смотреть в мою сторону.