И, вообще, у нас образцовая клиника. Вон на стенке дипломы висят. Процент детской смертности один из самых низких на планете. А, значит, все у нас хорошо, все у нас правильно.
Конечно низкий. Им же обратное не выгодно. Проверки начнутся. Служебные расследования. И если клиника перестанет быть «образцовой» тоже будут проблемы. Ильдар не знал какие, но не сомневался в том, что они появятся. Может дотации получать перестанут? Может еще что?
Юноша тяжело вздохнул. Да, иногда врачи просто не могут помочь. Есть те, кому помочь попросту невозможно. Но есть и те, кого в больницах обрекают на смерть, хотя могли бы спасти.
Только не в этом главная несправедливость. Если бы врачи проявляли, пусть и преступную, но все же халатность ко всем своим больным, Ильдар смог бы это понять. И даже оправдать бы, наверное, попытался. Все мы люди, и все ошибаемся.
Кто-то из врачей вовремя не проверил состояние пациента, не дал лекарство, или дал, не рассчитав дозу. Так может у самого этого врача голова болела? Или устал он, замотался? А может его отвлек другой пациент? Всякое ведь в жизни бывает.
Но эти люди были избирательно халатны. Они позволяли себе не выполнять свой долг лишь с теми, за кем не было силы. Попробуй бросить умирать ребенка, у которого есть заботливые родители. Да его мама и папа уже через два часа всю больницу на уши поставят, в вышестоящие инстанции жалобу отправят и прессу оповестят. Как же! Их сыну или дочке своевременно не оказывают необходимую помощь. А это нарушение прав и свобод личности.
Можно подумать такие, как Денис в меньшей степени личности! Но многие почему-то именно так и думают.
- Польский, ты - псих! - послышалось в коридоре.
- Отстань Джейсон.
- Ты зачем встал? Тебе разве разрешали?
- Можно подумать, тебе разрешали, - с некоторой толикой раздражения отозвался юноша, выглядевший лишь на пару лет старше Ильдара и зло сверкнул карими глазами не то на друга, не то на врага.
- Ну, не сравнивай. У меня всего лишь сотрясение. А у тебя...
- У меня все в порядке. Я хорошо переношу лечение. И, смею заметить, именно ты вышагиваешь по стеночке и шатаешься. Причем так, что мне смотреть на тебя страшно.
- Сотрясение, - пожал плечами сероглазый парень, левый висок которого был заклеен медицинским пластырем. - О, стулья! Давай посидим?
- Ну, давай, - отозвался второй, пожалуй, даже с облегчением.
И оба молодых человека в голубых больничных пижамах, тяжело опустились на стулья прямо рядом с Ильдаром, и совершенно его не стесняясь, продолжили свой разговор.
- Хорошо. А то я устал. Смешно звучит. Прошел от силы метров сто и... устал. Не надо было так рано с постели подрываться.
- Ну, и лежал бы себе. Чего ты за мной пошел?
- Во-первых, я тоже хочу ее увидеть и убедиться в том, что она в порядке. А во-вторых, не отпускать же тебя одного. Вдруг плохо станет?
- Джейс, я понимаю, что у тебя сотрясение и, скорее всего в мозгах что-то повредилось. Но мы с тобой - не друзья. Ты, вообще, меня терпеть не можешь.
- Скажем так, - усмехнулся сероглазый. - Я пересмотрел свое мнение на счет тебя. В лучшую сторону.
- Да ну?
- Пересмотрел. Раньше ты мне казался эгоистичным мальчиком-мажором, разбалованным вседозволенностью. Сверху вниз на всех смотрел. Власти хотел. И не из каких-то благих побуждений, вроде «сделать жизнь группы лучше», просто от скуки. Красовался дорогими игрушками, вроде этих твоих очков. К Диане приставал. Это меня особенно бесило.
- Собака ты на сене. Сам с третьекурсницей гулял, никого не стесняясь, а Вирэн ревновал. Если бы Андерс или Снежный мне такое сказали, я бы их понял, но ты...
- Да не ревность это. В обычном понимании этого слова. То есть и ревность тоже. Но не такая, как ты думаешь. Я Диану люблю. Ну, как сестру, наверное. Всегда мечтал о взрослой сестре. У меня же только маленькая. А с Лили даже поговорить толком не о чем. Мне с Даной хорошо. Спокойно как-то. А ты хотел ее отобрать. Чтобы она стала только твоей и не общалась больше ни со мной, ни с остальными ребятами. Но больше всего меня раздражало в тебе то, что ты прешь напролом. Понимаешь, что она не любит тебя, а все равно добиваешься. Зачем?
- Не привык, знаешь ли отступать.
- Самому не стыдно? Она ведь столько пережила.
- Стыдно. Сейчас. Когда я понял, до чего ее довели. И я в том числе.