Она вся подалась к нему, почти бессознательно выказывая свое желание; он испытал неизъяснимое наслаждение от этого движения тела, полного жизни, которое держал в руках. Он чувствовал аромат ее волос, ее тела, благоухающего степной свежестью. Кровь тяжко запульсировала в венах; руки жадно ласкали прильнувшую к нему женщину.
Внезапная мысль вспыхнула в мозгу как орудийный залп. Ведь ей предназначено стать женой другого! А он ведет себя с ней так, как чужой мужчина вел себя с его Евой… Он поступает предательски по отношению к тому, кто ему доверился. Он отпрянул от нее, убирая прочь руки от этой теплой, податливой плоти, словно та превратилась в пылающие угли.
Софи беспомощно и ошеломленно посмотрела на него, не в силах понять причины столь внезапной перемены.
– Что? Что случилось?
Адам взял себя в руки, пытаясь не выплеснуть на нее свой гнев. Происшедшее поразило его как гром среди ясного неба, хотя она, конечно, неумышленно стала причиной этого.
– Если у вас есть хотя бы крупица здравого смысла, вы постараетесь выбросить это из головы, – проговорил он, немного успокаиваясь. – Я по крайней мере так и поступлю. Ничего не было. – Наклонившись, он поднял ее веши. – Мы возвращаемся в дом. Сейчас же. Идемте!
Положив руку ей на спину, Адам подтолкнул Софи перед собой, но это сближение уже ничем не напоминало то нежное прикосновение, что было минутой раньше. Софи, оцепенев, вес еще под натиском чувств, которые были не сравнимы ни с чем, что ей приходилось испытывать ранее, тупо двинулась вперед.
В углу гостиной тускло горела лампа. В два шага он пересек комнату, распахнул дверь спальни, которая громко стукнулась о стенку, и втолкнул туда Софью. От шума проснулась Таня.
– Кто здесь? – тревожно спросила она, поправляя ночной чепчик, прикрывающий ее седеющие волосы. – Почему?.. Софья Алексеевна, почему вы не в постели?
– У княжны были свои соображения о том, как провести ночь, – едко заметил Данилевский. – Пожалуйста, уложи ее в кровать и вынеси всю се одежду за исключением ночной сорочки ко мне.
– Нет! – задохнулась Софи от такого унижения. – Вы не можете забрать мою одежду!
– Напротив, княжна, – откликнулся Адам. – Могу и непременно сделаю это, поскольку не понимаю, почему должен лишать кого-нибудь из моих солдат вполне заслуженного отдыха и ставить его на всю ночь под ваше окно. И не имею никакого желания караулить вас лично. Думаю, что даже вам в неглиже далеко ускакать не удастся.
Дверь со стуком закрылась. Софи осталась стоять посреди тускло освещенной спальни, ошеломленная только что происшедшими событиями, а главное, невероятным их поворотом. Человек, который мог вызвать столь восхитительные ощущения своими умелыми и нежными ласками, превратился в сурового тюремщика, причем превратился внезапно, без всякого, кажется, на то повода. Как говорится, не моргнув глазом. Она чувствовала себя крайне смущенной, оскорбленной и растерянной.
– И когда вы только угомонитесь, – ворчала Таня, поднимаясь со своего тюфяка. – Никогда не слышала о подобных глупостях. Ну давайте, поспешать надо. – Продолжая ворчать, она сняла со своей обожаемой питомицы верхнее платье и переодела в ночную сорочку. – Давайте-ка я причешу вас. – Но не успела Таня взять в руки гребень, как Софи с отчаянным воплем оттолкнула ее прочь и кинулась ничком на кровать.
– Оставь меня в покое! Как ты вообще можешь говорить о какой-то расческе в таком месте, в такое время?
Это привычное домашнее занятие почему-то показалось бессмысленным и особенно задело Софи, хотя она и догадывалась, что для Татьяны в их нынешнем положении не было ничего странного. Не может быть странным то, что делается по воле Господа и хозяев. Это надо просто принимать как есть. Она молча метала про себя громы и молнии, в то время как Таня собирала ее разбросанную одежду, тщательно складывала, потом завязала все в узел и вышла в соседнюю комнату.
– Как вы приказывали, барин, – произнесла она таким спокойным тоном, словно выполняла самое заурядное поручение.
– Спасибо. – Адам рылся в своих собственных вещах. Он извлек бутылку водки и сорвал пробку, бросив хмурый взгляд на прислугу. – Ты можешь забрать все это утром обратно. Запрокинув бутылку, он начал пить прямо из горлышка.
Таня только пожала плечами. Ей хорошо был знаком этот взгляд – взгляд мужчины, готового вспыхнуть как спичка от дурного настроения, от которого не вдруг избавишься. Мужчины полагали, что имеют на это право, и женщины могли считать, что им сильно повезло, если их милость не соизволит пустить в ход кулаки. Ее собственный мужик становился сущим дьяволом во хмелю. Но пожалуй, этот не таков, скорее он станет молчаливым и подавленным. Буйствовать не будет, если его не дразнить. Сегодня днем, когда Софья Алексеевна плохо себя чувствовала, он был с ней вполне обходителен. Но теперь она его, ясное дело, сильно расстроила. Покачивая головой Таня вернулась на свой тюфяк.
Софи лежала, уставившись в темноту. Что же случилось? И что бы это все значило? Почему ей показалось, что какая-то глубинная часть ее существа, дремавшая до настоящего времени, внезапно проснулась? Ей хотелось бесконечно продлить тот восхитительный миг… страстно хотелось сделать еще один, неведомый шаг… оказаться в его объятиях, обнять его самой… Какова на ощупь мужская кожа? Широко раскрытыми глазами она глядела на дощатый потолок. Ей предстоит это узнать в супружеской постели. Она обхватила себя руками, пытаясь вообразить другое тело. Будет ли ей приятно? Такие мысли никогда еще не посещали ее. Теперь они трепетали между явью и воображением. В конце путешествия смутно вырисовывался муж, не тот, которого она выбрала сама, но до тех пор, пока в нем не обнаружится какой-нибудь ужасный порок или уродство, ей нелегко отказать ему… или императорской воле. Да и почему она должна так поступить? Будто бы у нее есть выбор. Совсем не обязательно видеть будущего мужа в человеке, который всего лишь поцеловал ее. Один поцелуй не означает предложения руки и сердца.
А в это время почти рядом, за стенкой, Адам Данилевский пил водку и мучительно размышлял, какой бес его попутал. После Евы он больше никого не целовал. Он просто не имел дела с женщинами, которые ждали поцелуев. Единственными женщинами, интересующие его в настоящее время, были те, с кем он мог удовлетворить свои естественные потребности за определенную плату. Чисто денежные связи не предполагали никаких обязательств, а без подобных обязательств не возникало и затруднительных положений, часто влекущих предательств. Но сейчас он сам оказался на грани предательства. Он, гвардейский офицер, получивший четкий приказ, оказался на грани предательства по отношению к человеку, имеющему полное право положиться на добросовестность благородного дворянина и рассчитывать на верность Адама как своего подчиненного по военной службе.
Адам смотрел на бутылку водки и размышлял о четырехнедельном путешествии с Софьей Алексеевной, готовой противостоять ему на каждом шагу. По крайней мере, если она будет продолжать упорствовать, ему легче будет держаться на безопасном расстоянии, укрыться за личиной грубого тюремщика.
Софи в конце концов заснула. События минувших суток взяли свое. Она несколько смирилась с происходящим, что и должно было произойти, по предположению деда, после того, как она прекратит тщетную борьбу с несправедливостью и позволит возобладать здравому смыслу.
Когда она проснулась, солнце поднялось уже довольно высоко.
– Кажется, мы должны были продолжить путь с рассветом, – проговорила она, садясь на постели. Таня подала ей чашку кофе.
– Граф сказал, что вам следует выспаться, – с ясной улыбкой ответила служанка. Она не стала добавлять, что, на ее взгляд, графу самому требовалось время, чтобы прийти в себя. – Ваше платье приведено в порядок. Граф еще сказал, что мы поедем, как только вы будете готовы.
Одеваясь, Софи старалась отогнать мысли о предстоящем тяжелом дне. Но все воспоминания о приятных, хотя и сумбурных мгновениях прошедшего вечера, равно как и ее размышления о них, померкли перед представлением о мучениях, которые уготованы ей. С усилием она расправила плечи, вздернула подбородок и направилась на улицу. Ее встретила свежесть прекрасного утра.