Дверь оставалась запертой до полудня. Софи даже не пыталась позвать колокольчиком молодую служанку, полностью уверенная в том, что до тех пор, пока дверь закрыта, все просьбы останутся без ответа. Обнаружить пренебрежение со стороны прислуги, хотя бы и невольное, как она прекрасно понимала, было бы невыносимым унижением, Лучше сделать вид, что спишь, остаться в спокойном забытьи. Никому, а мужу в последнюю очередь, она не доставит удовольствия думать, что она страдает от этого пренебрежения.
Когда наконец ключ повернулся и дверь распахнулась, Софи быстро села в постели, опираясь на подушки, и изобразила смущенную робкую улыбку, которой научилась хорошо пользоваться за последнее время.
– Добрый день, Павел, – проговорила она как ни в чем не бывало.
Вставив ключ в дверь изнутри, он приблизился к постели.
– Вам следовало бы позвать служанку и одеться к обеду. Я жду гостей.
– Гости? – не удержалась Софья от удивленного восклицания. – Вы имеете в виду графа Данилевского?
– Я не считаю моего адъютанта гостем в своем доме, – заметил князь. – Он просто обедает с нами в те дни, когда мы с ним вместе работаем.
Софи, испугавшись, что чуть не выдала себя неосторожным восклицанием, опустила глаза и смущенно пробормотала:
– Да, я поняла, Павел. Как глупо с моей стороны.
Он подозрительно присмотрелся. До вчерашнего дня он не сомневался в искренности ее смущения и покорности, но теперь эта уверенность поколебалась. Впрочем, с того момента ей пришлось пережить несколько чувствительных ударов – потерю коня, запрещение выезда в свет, которого она так страстно ждала, истосковавшись в одиночестве, наконец, унижение домашнего ареста, о котором, как она догадывалась, известно прислуге.
И князь решил с выгодой для себя использовать свою неуверенность.
– Моими гостями будут сослуживцы, только что вернувшиеся из экспедиции в Казань. Граф Данилевский тоже будет присутствовать. Надеюсь, вы не станете пренебрегать ролью хозяйки. – Дмитриев насмешливо приподнял бровь. – От вас не требуется принимать участие в общей беседе. Всего лишь простое соблюдение приличий. Как только обед закончится, вы можете быть свободны.
Софья вновь вспыхнула от возмущения таким распоряжением, более подходящим для ребенка, допущенного к столу вместе со взрослыми, или для бедного родственника, которого держат в доме из милости. Но она опустила глаза, пытаясь унять дрожь в пальцах и сосредоточившись на радостной мысли от того, что в этой отвратительной обстановке сможет увидеться с Адамом. Возможно, им удастся обменяться взглядом украдкой, а может, и парой слов, значение которых будет понятно только им двоим,
– Вы должны спуститься в гостиную поздороваться с гостями без четверти два, – уведомил ее князь, направляясь к дверям. – И не стоит слишком наряжаться. Дневного платья будет вполне достаточно для той роли, которая меня устроит.
– Хорошо, Павел, – с деланной улыбкой проговорила Софи. Как только он закрыл за собой дверь, она подхватила со столика канделябр и что было силы швырнула его об стену. Услышав грохот, она тут же пришла в ужас от мысли, что муж мог вернуться обратно. Но дверь осталась закрытой. Этот всплеск ярости принес такое облегчение, что она чуть не рассмеялась, подумав, как станет объяснять причину сломанного канделябра и попорченной стены прислуге. Слава Богу, пока что это не Мария, а застенчивая молодая горничная, приставленная к ней; непохоже, чтобы этой девушке навязали роль соглядатая.
Она позвонила в колокольчик и быстро направилась к гардеробу. Может, ей и запретили слишком наряжаться, но сама мысль о том, что посторонние люди увидят ее, будут общаться с ней, пусть даже из чувства обычной вежливости, доставляла ей наслаждение.
Она выбрала для себя батистовое платье цвета зеленого яблока со скромным кринолином. В голову пришло воспоминание о первом вечере с Адамом, когда она появилась за ужином в своем пропыленном костюме для верховой езды и ботинках, с неприбранными волосами. За те несколько недель, которые она прожила во дворце до свадьбы, Софья успела научиться находить удовольствие в изысканном гардеробе и премудростях придворных нарядов. Цвет платья благородно оттенял ее темно-каштановые волосы, туго уложенные вокруг головы, что как нельзя более подходило к овалу лица. Это платье было элегантно в своей простоте. Последним криком моды был кружевной воротник, гармонирующий с кружевами на рукавах, прикрывающих локти. Руки очень даже изящны, с некоторым удовольствием заметила Софи, в первый раз в жизни обратив на это внимание. Она полюбовалась изяществом кисти и гладкостью молочной белизны кожи.
В следующее мгновение губы ее скривились в неприятной усмешке. Какой смысл восхищаться своими прелестями, если им суждено пропадать невостребованными, доступными только взгляду мужа, который не проявляет к ней ни малейшего интереса? А что думает Адам о ее. руках? Возможно, они немного мускулисты, чтобы считаться изящными…
Довольно! – одернула она себя, разозлившись на столь бессмысленные и доставляющие лишнюю боль мечтания. В декоративный передничек платья Софи положила небольшое письмо, которое написала деду вчера вечером во время своего вынужденного затворничества. Может, ей удастся выскользнуть во двор и попасть в конюшню. К такому случаю она должна быть готова в любой момент. Вдохновленная этой мыслью, она спустилась по лестнице в гостиную.
Там уже были и хозяин, и два старших офицера Семеновского полка гвардии ее императорского величества, и адъютант генерала. Адам бросил на нее быстрый, изучающий взгляд. В ее поведении он не заметил ничего необычного, ни тени тех страданий, которые она пережила вчера, узнав о продаже Хана. На краткий миг их глаза встретились. И в глубине этих черных глаз ему увиделось тайное понимание, теплое сияние, мгновенно исчезнувшее, как только она перевела взгляд в сторону генерала Аракчеева, не замедлившего засвидетельствовать ей свое почтение.
Она отнюдь не собирается сдаваться, подумал Адам. Наоборот, как ему показалось, в ней возродилась прежняя Софи, словно генерал Дмитриев, собираясь подавить се окончательно, добился прямо противоположного результата. Она перестала быть восприимчива к его злобе.
Она не могла знать, что Хан уже в целости и сохранности находится в конюшне Данилевского. Борис сказал ему, что со вчерашнего дня княгиня не выходила из дома. Эта новость, безусловно, придаст ей сил. И, тем не менее, граф не мог сдержать медленно закипающей ярости против поведения Дмитриева, который, успешно исключая свою жену из общей беседы, отчетливо давал понять, что ее присутствие не более чем досадная необходимость.
Софи ушла в себя – эту привычку она приобрела за последние два месяца. Возбужденные голоса, становящиеся все вульгарнее по мере появления новых бутылок с вином и водкой, взрывы смеха – все это проносилось мимо ее сознания. Она обратила внимание, что муж уже изрядно выпил. С друзьями он вел себя совсем иначе. На желтоватых щеках заиграл румянец, движения стали чуть более раскованнее, речь грубой. Вот нож громко стукнул о тарелку, вино выплеснулось через край бокала. Впрочем, в таком же состоянии находились и двое его приятелей, Только Адам оставался холоден и безучастен к происходящему. Софи медленно окинула взглядом стол, уставленный массивным столовым серебром, изысканным дельфтским фаянсом, хрустальными бокалами, и осторожно взглянула ему в лицо. Губы слегка приоткрылись. Она почти почувствовала на своих губах вкус поцелуя, воспрянула духом и ответила тем же движением. Казалось, каждая клеточка ее тела встрепенулась, пронзенная непреодолимым желанием. Они обменялись мгновенными взглядами, в которых каждый увидел неприкрытое чувственное влечение. В следующий момент глаза его предупреждающе сверкнули, страсть погасла. Софи снова потупилась.