Молча она вставила ногу в стремя и почти с прежней своей легкостью вспрыгнула в седло. Адам также молча оседлал свою лошадь. Оба двинулись к воротам, где их поджидало сопровождение из шести вооруженных всадников, представляющих собой персональную свиту Адама.
Спустя десять минут Адам самым обычным тоном обратился к Софье, предлагая взглянуть на коршуна, парящего в небесной голубизне. Его широко распростертые крылья слегка подрагивали в воздушных потоках. Вдруг он сложил крылья и камнем ринулся вниз, углядев в высокой траве свою жертву – само воплощение быстрого, неотвратимого, совершенного до мельчайших деталей, до последнего перышка орудия смерти.
– Я могу любоваться ими бесконечно, – улыбнулась Софи.
– Я знаю, – откликнулся Адам и потянулся, чтобы поцеловать ее в щечку. Потом миролюбиво добавил: – Если бы ты сейчас сидела на Хане, мне бы такого ни за что не сделать. Так что не все так мрачно.
Вот и поговорили, подумала Софья. Поговорили. Ну что ж, мысленно пожала она плечами. У них достаточно проблем и без того, чтобы копаться в прошлом, с которым он хотел бы покончить навсегда.
Ночь они провели на той же почтовой станции; они ужинали таким же, по мнению Софьи, тушеным цыпленком, пили клюквенную наливку, потом пошли гулять под звездным небом, вспоминая тот первый поцелуй, с которого началась их новая жизнь, полная радостей и тревог, страхов и несбывшихся надежд,
В середине следующего дня показались красные черепичные крыши Берхольского.
– Борис Михайлов научил меня ездить верхом, когда я еще и ходить толком не умела, – говорила Софья, неловко поерзывая в седле. – Пожалуй, дальше я пойду пешком. Мне просто стыдно, Адам!
– Ну, это уж слишком, – возразил он. – Лошадь твоя не имеет никакого значения. Гораздо важнее то, что ты сидишь на ней как на своем великолепном жеребце. На это и обратит внимание Борис.
Князь Голицын наслаждался свежим воздухом в розовом саду, когда запыхавшийся дворовый прибежал сообщить, что по тополиной аллее приближаются всадники. От радостного предчувствия у старого князя появилась легкая дрожь в Руках. Вне всякого сомнения, это должна быть Софи.
Он знал, что императорский караван на обратном пути из Крыма в Санкт-Петербург остановился в Киеве для небольшой передышки. Князь, насколько позволяли скрученные ревматизмом ноги, поторопился к парадному входу.
– О Господи, это ты, ma petite! – воскликнул он, увидев, как кавалькада втягивается через ворота на усыпанную гравием дорожку перед домом. – На чем это ты едешь?
– Ну вот, я же говорила тебе, Адам! – чуть ли не со слезами в голосе негромко и обиженно бросила Софи. – Grand-реге! Как я по тебе соскучилась! Как ты себя чувствуешь?
Спрыгнув со своей клячи, она подбежала к деду. Тот крепко обнял внучку и постоял так некоторое время, чувствуя, что с ней произошли какие-то изменения. Потом отстранился и пристально окинул ее цепким взглядом.
– Вполне хорошо, Софи. А ты?
– Прекрасно! – воскликнула она. – Прекрасно, если не считать глубокой душевной раны, которую причинила мне езда на этой уродине.
– Рад видеть вас в добром здравии, князь, – проговорил Адам, подходя к Голицыну. Мужчины крепко пожали друг другу руки.
– И я рад тебя видеть, Адам. – Они обменялись улыбками, которые были красноречивее многих слов.
– А вот и Борис! – подхватив подол платья, Софи побежала навстречу приближающемуся богатырю. – Что с Ханом? Я жду не дождусь, когда…
– Софья Алексеевна! – резко одернул ее Адам. – Даже не мечтайте об этом!
– Глупости! – взволнованно крикнула она. – Хан мягок и нежен, как ягненок. Правда, Борис?
Почесывая бороду, мужик оглядел Софью. Ничто не могло укрыться от его пристального, всеведущего взгляда.
– У Хана много достоинств, княгиня, – веско заявил он. – Но этого у него нет.
Лицо Софи смешно вытянулось.
– Я так на тебя надеялась, Борис…
Мужик сдержанно усмехнулся и подошел поздороваться с Адамом. Крепко пожав протянутую руку, он произнес торжественно:
– Глазам моим приятно видеть вас вновь, граф!
– Моим тоже, Борис.
– Ну, пойдемте же в дом! – пригласил Голицын. – Полагаю, ты не откажешься от стаканчика по случаю приезда, Адам?
Софи только собралась заявить, что по такому случаю и она была бы не прочь присоединиться к ним, но в это время от порога послышался радостный крик, и Татьяна, путаясь в длинных пестрых ситцевых юбках, бросилась к ней навстречу.
– Софья Алексеевна, Господи Боже мой! Дайте же взглянуть на вас! – Расцеловав ее в обе щеки, верная нянька отстранилась и принялась разглядывать свое дитятко. Потом утвердительно кивнула головой. – Сейчас для вас родной дом – самое лучшее место. Хватит вам бродяжничать! Пойдемте наверх. Я приготовлю вам ванну с дороги. Небось, скакали весь день, будто я вас не знаю.
– Я совсем не устала, Таня! – Но протестовать было бесполезно. Татьяна увлекла ее за собой в дом.
– Теперь она в надежных руках, – хмыкнул Голицын, наблюдавший за этой сценой. Потом обернулся к Адаму и коротко бросил: – Когда?
– В октябре.
– Дмитриев?
– Представления не имеет.
– Ты уверен?
– Уверен.
– Ну что ж, пора пропустить стаканчик-другой, заодно расскажешь мне все подробности, не так ли? Пока она под этой крышей, хочу, чтобы она ни о чем не беспокоилась, кроме того, что ей необходимо. Спокойная беременность – залог легких родов, это тебе любая женщина скажет. – Глубокомысленно изъяснившись, князь Голицын увлек гостя в библиотеку и плотно притворил за собой дверь.
После такой поддержки Адам почувствовал себя значительно легче. В этом доме Софи не дадут в обиду, ее будут холить и лелеять; он может спокойно оставить ее без лишних опасений на время поездки в Варшаву. Когда вернется, до родов еще останется много времени, А что будет потом… Что ж, чему быть, того не миновать.
Он уехал через два дня. Софи проводила его верхом до границы родового поместья.
– Да поможет тебе Бог, – пожелала она ему на прощание. – Все будет хорошо. Возвращайся скорее.
– Жди меня к именинам, – напомнил Адам, касаясь ее руки. – И еще, Софи… – Легкая улыбка тронула его губы. – Обещай, что будешь вести себя так, как советуют знающие люди.
– Теперь у меня небогатый выбор, – откликнулась она, улыбнувшись в ответ. – Татьяна охраняет меня, как волчица своего единственного волчонка. – Долгим взглядом она посмотрела в серые глаза, словно пытаясь проникнуть в душу, и наконец мягко вымолвила: – Ну, с Богом. В путь! А то мы так можем прощаться до бесконечности.
Он прикоснулся рукой к губам, послав ей воздушный поцелуй, и легким галопом поскакал по извилистому широкому белому тракту, теряющемуся в бескрайней степи.
Князь Павел Дмитриев покинул Высокую Порту и по-восточному гостеприимного султана в июне. Он имел предписание направляться прямиком в Санкт-Петербург, где в июле ожидали прибытия императрицы. На время августовской жары двор будет распущен; все разъедутся по своим загородным домам на берегу Финского залива. Павел Дмитриев тоже собирался в деревню, в свое поместье под Калугой. Проезжая по Крыму, по бескрайним степям, залитым летним солнцем, он предавался приятным размышлениям. Своим пребыванием при дворе Османской империй он остался весьма доволен, а особенно доволен обществом нескольких молодых турчанок, которых ему выделил султан на время визита в духе все того же восточного гостеприимства и в знак особого уважения.
Со всем энтузиазмом увлеченного исследователя Дмитриев посвятил себя изучению всего, что касалось образа жизни турков, и нашел его исключительно близким собственным представлениям. Нравы и обычаи, преобладающие в Османской империи, во всем за исключением религии удивительным образом совпадали с нравами, господствующими среди русской помещичьей знати. Разумеется, в России было запрещено многоженство, но многие русские помещики тем не менее имели собственные гаремы из числа крепостных крестьянок. Мусульмане распространили свои семейно-бытовые принципы даже на правительство. Для них считалось недопустимым, чтобы женщина имела хоть какую-то власть. Только в пределах гарема ее власть могла распространяться исключительно на женщин и зависела от того, насколько она удовлетворяет своего господина.