- Это хорошая история,- сказал Детлеф. - Она станет популярной. Интересно, когда, наконец, принесут теплую воду?
Женевьева читала дальше. Ей было любопытно, как Детлеф намеревался обыграть сражение с катайскими Повелителями стихий. Обычно он не любил пышных спецэффектов, заявляя, что магия театра кроется в поэзии и игре актеров, а иллюзия грандиозных превращений, вызывающих изумление публики, имеет второстепенное значение. Если, выходя из театра, зрители говорят о монстрах, значит, им помешали сосредоточиться на основной идее представления.
Внезапно Женевьева сообразила, что из-за 17-го параграфа пьеса, в которой главная героиня вампир, едва ли будет тепло встречена публикой.
- Детлеф, - сказала она, - ты слишком смелый. Ты рискуешь навлечь на себя беду, однако твое произведение очаровательно. Хотя, на мой взгляд, твоя Женевьева немного лучше, чем оригинал. В то время я зарабатывала на жизнь, танцуя для мужчин, ты помнишь? Тебе не стоит делать из меня жрицу Шаллии.
- Это всего лишь спектакль.
- Ты не пишешь ничего, о чем можно было бы сказать: «Это всего лишь спектакль».
- Откуда ты знаешь? Ты пропустила десять лет. Я опустился. Я играю шутов и умерших королей, а также пишу для себя роли, в которых нужно главным образом сидеть. Я уже давно не создавал ничего стоящего. В мои годы невозможно оставаться гениальным юношей. А многое из своих произведений я вообще не закончил.
Он играл по привычке.
- Чушь и чепуха, Детлеф. Может, я не видела твою игру, но я пока не разучилась читать. Твои пьесы можно купить даже в диких землях, где я провела большую часть времени.
- Ворованные копии, с которых мне не досталось ни цента.
- А еще я видела сонеты.
Актер покраснел. Все его стихи были посвящены ей.
- Ты читала их?
- Не весь тираж «К моей неизменной госпоже» был уничтожен. Студенты передают редкие экземпляры друг другу. Некоторые из них переписаны от руки и переплетены в другую обложку, чтобы сбить с толку сжигателей книг. Ты знаешь, сколько нужно заплатить, чтобы раздобыть запрещенное издание?
- Знаю. Я подкупаю провинциальных цензоров, чтобы они запрещали мои лучшие творения, а затем поднимаю на них цену. Это позволяет мне возместить убытки, которые я несу из-за книг, перепечатанных без моего разрешения. Все противозаконное приносит хорошие доходы. Клубень «ведьминого корня» стоит намного дороже, чем картошка.
Женевьева хихикнула, и Детлеф расхохотался вслед за ней.
- Это где-то между «неудобно» и «чудесно»,- сказал он.
- А разве не так было всегда?
Поппа Фриц поднялся по лестнице вместе с Ранаштиком, новым рабочим сцены, которого Детлеф описал как невероятно сильного молодого человека, что было особенно удивительно при его худом и болезненном телосложении. Мужчины вдвоем несли сидячую ванну, наполненную горячей водой. Детлеф попросил свою гостью спрятаться за дверью, хотя Женевьева сожалела об обмане. Она любила Поппу Фрица и надеялась, что сможет обнять старика. Увы, Детлеф был прав: чем меньше людей знает, что вампирша Женевьева вернулась в город, тем лучше. Ранаштик, сильванец, чья шевелюра образовывала треугольный выступ на лбу, дышал глубоко и ровно. Как ни странно, Женевьеве он показался знакомым. Она взяла на заметку, что ей нужно обсудить странную сцену, которую она наблюдала, проходя по тайному коридору.
Сняв грязную одежду, девушка погрузилась в воду и блаженно вздохнула. В переменчивом мире существовали непреходящие удовольствия. Например, горячая вода после долгого блуждания по грязи.
- Кстати, насчет Ранаштика, - сказала вампирша, сидя в ванне. - У него есть странный маленький друг.
- Что ты имеешь в виду?
- Когда я шла по туннелю, где раньше жил Демон Потайных Ходов, мне по дороге попалось зеркало, сквозь которое можно было заглянуть в гримерную. В комнате было темно, поскольку горела всего одна свеча, да и зеркало было запачкано, так что мне не многое удалось разглядеть. Однако я точно видела твоего приятеля Ранаштика в вечернем костюме, черном плаще и тому подобном. На коленях у него сидело нечто маленькое, но что, или, точнее, кто это был, я не разобрала. Некто размером с ребенка или с гоблина. Но не ребенок. И не гоблин. Ранаштик играл с ним, как с домашней зверушкой или со старым знакомым. Однако разговор между ними шел весьма оживленный. Они что-то горячо обсуждали и спорили.
- Понятия не имею, что это за маленькое создание.
- У меня осталось странное впечатление от всего этого. Казалось, там никого нет. Во всяком случае, ни одного одушевленного существа. Я слышала несколько ответов типа «да, хозяин». Они говорили о чем-то или о ком-то по имени Клови.
- Напоминает язык гномов.
- Я тоже так подумала. Покал Клови. Потом я услышала и другое имя, которое вызывает у меня не самые приятные ассоциации: «Влад».
- Получается, что маленький друг Алвднофа назван в честь Влада фон Карштайна? Не удивительно, что он не любит попадаться на глаза. В нынешней ситуации ему не будут рады.
- Алвдноф Ранаштик? Здесь происходит что-то странное.
- Странные вещи происходят не только здесь. Поведай мне о том, чего я не знаю, Жени.
- Это подождет до той поры, когда я снова стану чистой.
Она опустилась ниже, погрузившись в воду с головой. Ее коленки поднялись из ванны, как два таинственных острова посреди моря, а пряди волос колыхались в воде, как водоросли, ловя игрушечные кораблики, которые положил Поппа Фриц.
4
Труп с зияющей дырой под подбородком лежал лицом вверх в сточной канаве рядом с улицей Ста Трактиров, а вокруг него толпились жрецы и стражники.
- Его страдания окончились, - сказал Йоханнес Мюнх. - Это может подождать.
Бланд в ярости обернулся к стражнику, онемев от такой вопиющей глупости. Несомненно, сержант из Особого отделения по борьбе с незаконными убийствами должен сознавать угрозу, которую несут живые мертвецы. С каждой минутой мертвый мужчина становился все более опасным.
- Мне кажется, сержант, - вмешалась Лизель фон Сутин, секретарь и глашатай Бланда, - отец-настоятель считает, что именно такое безответственное отношение толкает нас на опасный путь.
Мюнх устало взглянул на Бланда и Лизель.
- Я скорблю по старым добрым дням, когда жрецы Морра скромно стояли позади и не мешали стражникам заниматься своим делом, а затем тихо подходили и уносили жмурика в храм, чтобы его похоронить.
Бланд подозрительно присмотрелся к красноватому отблеску в глазах сержанта. Вполне возможно, это не просто следствие чрезмерного увлечения дешевым эсталианским вином. Нужно будет навести справки о сержанте Йоханнесе Мюнхе.
Один из сочувствующих 17-му параграфу послал гонца с участка у Старой башни в Храм Морра, сообщив о подозрительном убийстве. Бланд сразу понял, что это событие ознаменует начало его кампании. Все остальное было лишь подготовкой. С крепнущим чувством цели Бланд собрал своих ближайших сподвижников - Лизель, истребителей живых мертвецов Прайса и Брауна. Они встали в круг и вознесли короткую молитву, а затем поспешили на место преступления. Отец-настоятель решительно взял ситуацию в свои руки и приказал Дибблу, неповоротливому стражнику, который первым наткнулся на убитого, вызвать сержанта из Особого отделения. Найти рябого сержанта Мюнха оказалось непросто, поскольку он «практиковался в пении». Этот общепринятый эвфемизм означал, что искомое лицо рассказывает байки о былых подвигах и между делом надирается до чертиков в «Синем фонаре», любимом питейном заведении блюстителей порядка.
Мюнх не считал, что данное человекоубийство заслуживает того, чтобы он прервал на половине отличный анекдот о Грязном Харальде. Бланд, ожидавший чего-то подобного, перешагнул через голову представителя властей и вызвал частного специалиста. Ее карета как раз подъехала, и она переходила улицу.