— Саш, останови, а? Сил моих больше нет. Чтобы я еще когда до зимника да выехала куда! Без зубов остаться — нечего делать. Ты кушать хочешь? — кричала я ему в ухо.
Мотор заглох, машина стала, съехав на обочину. Я блаженно затихла на сидении.
— Хочу кушать. Я ночевал на лавочке, боялся пропустить, когда ты уезжать будешь.
— Глупо. Где будем кушать — здесь или снаружи?
— Размяться хочется. Без привычки тяжеловато.
— Тогда сначала мальчики налево, девочки — направо.
Пока доехали, уже глухой ночью, едва не пропустив отворотку к нашему дому, останавливались раз пять. Я не выдерживала. Боялась, что он будет психовать и нервничать из-за остановок. А нет. Может, и сам рад был отдохнуть.
Прогрохотали, остановились у дома лешего. Тот вышел, протянул руку Саше, приобняли за плечи друг друга. Елизар сказал мне:
— Я ждал вас сегодня, Ермолай сообщил на когда ты взяла обратный билет. Сходи там, вода в бане теплая. Умойся с дороги. Фиса рубашку повесила чистую. А мы посидим, потом Саня сходит.
Уходя, я слышала в темноте:
— Не маши — я разгоню сейчас. Намучились? Да, летом оно, конечно…
Включив свет, я помылась с удовольствием, промыла пропыленные волосы, надела ситцевую Анфисину ночнушку, завязав у шеи тесемочки. И чуть не расплакалась от счастья — я дома.
Собрав пыльную одежду комком, вышла и позвала Сашу мыться. Леший сказал мне: — Жить будет у вас. Фиса постелила ему в маленькой, а Егора к Роману уложила. Дед слабенький, но хорохорится. Я ему травки дал хорошей от болей и сабельник он начал пить. Так что никакой выпивки ни грамма — сама знаешь. Его лучше по холоду, конечно, но деда прижало — колено не гнулось… Саня сказал, что ужинать не будет. Так ты поставь кувшин холодного молока ему в комнату.
— Не выпьет — скиснет до утра.
— Простоквашей завтра выпьет — в жару самое то. Я гонял у вас фашистов, так что окна открывай смело, а то задохнетесь. Все, ушел я. Спокойной ночи. И не переживай — Роман не нервничает.
— Зато я нервничаю.
— А ты к ним не лезь, спи себе. Мужики сами разберутся. На завтрак приходите к нам, я сказал ему уже. Если проспишь — сами придут. Не мельтеши, в общем. Завтра у тебя выходной.
Я дождалась Сашу. Ему тоже выделили что-то чистое из хозяйского. Одежду забрала постирать, ему вручила молоко и пошла вперед — к дому.
В лесу было тихо и темно, но я знала эту тропинку, как свою спальню. Вошли в дом, гость оглядывался кругом. Я шепнула:
— Завтра рассмотришь. Иди за мной.
Пропустила его в комнату, показала постель.
— Окно открой, фашис… комаров не бойся — леший погонял. Спи завтра сколько влезет, ты вымотался. Завтра нам объявили выходной — готовят на всю ораву маманя и Фиса. Все, пошла я.
— Спасибо… иди, — раздалось тихо в спину.
ГЛАВА 20
Спала я почти до полудня. Проснулась на рассвете, потянулась и снова уснула. Потом встала, прошлась — в доме никого. Я рухнула опять — лепота-а.
Когда умылась, застелила постель и пробежалась по дому, проверив, как ребята убрались, почувствовала, что пора обедать. Надела самый легкий и просторный сарафан, заколола волосы наверх, убрав с шеи и пошла туда, где сегодня кормят. В лесу пахло кедром. Жара плавила, казалось, что и деревья. А из-под папоротников от земли тянуло душной влагой. Тропинка петляла, и я скоро увидела, что перед крыльцом у соседей целое собрание. О! Понятно. Я привычно приветствовала «друга»:
— Привет, бандит. — А когда он встал и шагнул ко мне, охнула: — Ох, ты ж!
Это был не бандит. Это был Сашин волк — такой, как его описывал дедушка. Он, кстати, поглядывал на меня горделиво, как будто сам произвел на свет этот выдающийся экземпляр. Я обошла волка кругом, заглянула в глаза — синие. И почти на уровне моих глаз. Громадина, однако.
— Мама, — благоговейно прошептал Ромка, — я таким же буду?
— А что тебе отец сказал по этому поводу?
— Что покажет сейчас фокус.
— Ну, как надоест фокусничать, так и ответит на твои вопросы. Фиса, ты насмотрелась уже? Кушать хочется. Покормишь?
В спину меня толкнули. Я оглянулась — стоит, смотрит. Спросила миролюбиво:
— Тебя нужно расхваливать или чесать? Блохи одолели?
Он подсунул голову мне под руку, и я попробовала шерсть на ощупь — чистая, мягкая, густая. Наклонилась понюхать — псиной точно не пахнет, а теплым, живым, свежим. Приятно пахнет — летним лесом. Почесала за ухом. Леший хмыкнул. Я удивилась:
— А что еще прикажете с ним делать? Это существо, совершенно бесполезное в хозяйстве. Бессмысленный выверт эволюции — по деду. Кто озвучит разумные предложения по применению его выдающихся способностей к обороту? Овец разве пасти где-нибудь в альпийских лугах? Так не факт, что овцы уцелеют. Жрать оно должно немеряно при таких габаритах. Прокормить будет проблемно, вы не находите?
Волк лег на траву, высунув язык и часто дыша, будто смеясь. Сын попытался найти применение своим будущим способностям:
— Ну, можно смотаться по глухаря или тетерева в лес, куропатку словить, зайца там. Просто помотаться — грибы-ягоды поискать, а потом навести вас на место… Охрана… Нет, сопровождение не прокатит — оно красиво, конечно, но будет слишком привлекать внимание. Пап, я больше не придумаю ничего. Давай ты.
Я скептически посмотрела на волка — бесполезная особь. Он встал и ушел за угол, Роман помчался следом.
— А что вы на солнце все стоите? В тенечке места не нашлось?
Так и потянулись наши дни. Я почти и не видела их — и Саша, и Ромка пропадали в лесу целыми днями. Появлялись, чтобы спать и кушать. И точно — ели, как не в себя. Мясо на столе не переводилось. Я кухарила сутками. Мне помогала Леночка. Но не хотелось лишать ребенка детства в десять лет. Она хотела побегать с братиками-одногодками, поиграть с куклами. И так убирала дом и помогала с посудой. Егор тоже часто уходил с Сашей и братом. Или сидел и читал книги — он был книголюбом. Спокойный, умный мальчик, похожий на своего отца.
Я всегда живо интересовалась, чем они дышат, что делают. А тут вдруг поймала себя на том, что перестала адекватно воспринимать окружающую реальность. Меня не то, чтобы ничего не интересовало… я просто не знала, чем они занимаются, когда уходят в лес — двое моих детей… я перестала думать, чем вкусненьким побаловать свое семейство — главной задачей стало просто накидать мясом четверых мужиков и при этом не ударить в грязь лицом перед гостем. С Леночкой уже забыла когда говорила по душам. Кукле одежду вязали сто лет назад. Сейчас я готовила, убирала, полола грядки, поливала. Развешивала стирку, гладила белье, готовила опять, мыла посуду, снова готовила.
И однажды состоялся этот разговор с Фисой. Я пришла к ручью за ведерком холодной питьевой воды и села там в тени. Ручей журчал… ветерок шелестел листвой кустарников, тихо шумел в вершинах кедров. Приятно пахло, и я, сидя, стала засыпать, тихо отключаясь. Фиса подхватила меня, когда я стала клониться на травку.
— Маша! Тебе плохо? Что с тобой? Я сейчас… я позову…
— Стоп, стоп, — ответила я устало и безразлично, — ничего не нужно. Я просто засыпаю на ходу. Как лошадь в стойле — стою и сплю, не воспринимаю ничего вокруг. Я выпала из реальности, Фисочка, только готовлю и готовлю. Как у вас дела, все живы?
— У вас ничего не получается, да, Маша?
— А я знаю? Может, что и получается — мне никто ничего не рассказывает. Ночуют дома да едят — и то хорошо, хоть вижу.
— Я про вас с Сашей.
— А нас с Сашей нет. Есть я, и есть он. Отдельно. И цели такой не было — мы. Цель одна — помочь Роме. А потом пусть едет себе. Я не могу так больше — устала, Фис.
— Он так смотрит на тебя, когда ты не видишь…