Я притянул ее к себе, прижал к земле одним локтем и быстро обернул длинные полы тоги вокруг нас обоих.
— По моей теории, изобретая этот наряд, отцы-основатели думали как раз о согревании женщин…
Сенаторская дочь оказалась в оборудованном мною коконе, ее голова — под моим подбородком. Она слишком замерзла, чтобы сопротивляться. Один раз она содрогнулась, затем лежала неподвижно, словно доска из забора. Как только Елена Юстина поняла, что сможет сбежать, только приложив немало усилий, она дипломатично заснула. Она на самом деле ненавидит суматоху и суету.
Я лежал без сна. Вероятно, Елена слышала, как скрипят мои мозговые извилины, пока я прокручивал в сознании события вечера. Теперь я устроился в своей любимой позе для размышлений, вернее, понял, что моя любимая поза для размышлений — прижавшись щекой к голове спокойной женщины. Раньше мне не удавалось этого обнаружить. Ливийские танцовщицы слишком много ерзают.
Танцовщицы на самом деле стали для меня испытанием в нескольких планах. Во время охоты на человека обнаженная до талии, паникующая танцовщица может послужить причиной смерти. У них есть свое место, они легко отдаются, хотя с таким же энтузиазмом и берут, как может подтвердить мой банкир. Связь с танцовщицами стоила мне больше, чем потеря лица сегодня. Так или иначе, но мне их хватило. Теперь с ними было покончено.
* * *После того как Елена Юстина заснула, я постепенно расслабился.
Она весила мало, но я едва ли мог забыть, что она там. Она идеально помещалась у меня на руке, а повернув голову, я вдыхал теплый запах ее волос. Красивые, чистые, блестящие волосы противились завивочным щипцам, и вскоре распрямились. Ответственным служанкам это бы не понравилось. Они любят видеть лощеных женщин с локонами. Елена снова душилась малобатром. Эта мерзкая свинья, ее муж, вероятно, подарил ей большой горшок, если, конечно, эта девушка, полная странных сюрпризов, не решила сберечь его дня меня… (Мужчина может позволить себе помечтать.)
Я слишком устал, чтобы многого добиться мыслительным процессом, даже когда мне было так комфортно. Я потерся о приятно пахнущие волосы Елены, готовый заснуть. Вероятно, я вздохнул, так медленно и грустно, как вздыхает мужчина, который не решил стоящую перед ним проблему, несмотря на полчаса размышлений. В момент, когда я отказался от борьбы, казалось совершенно естественным лежать на сене, обняв Елену Юстину. А поскольку к этому времени я устроился весьма близко, а Елена спала, также естественным показалось и нежно поцеловать ее в лоб перед тем, как я сам засну.
Она слегка пошевелилась.
Мне пришло в голову, что она все это время не спала.
* * *— Прости! — Дидий Фалько был странно смущен. — Я подумал, что ты спишь.
Я шептал, хотя необходимости в этом не было, поскольку проклятая лошадь постоянно перебирала неспокойными ногами и тоже не спала. Вероятно, половина Рима знала, что я сделал. Я услышал шепот Елены, изъяснявшейся в обычной скептической манере.
— А вечерний поцелуй в лоб перед сном — это услуга, которую твои дамы находят в представляемом тобой счете?
— Я включаю все, чего удается добиться, — я пошел на блеф. — Когда мне удается затащить даму в конюшню в саду, ее поцелуй, конечно, является бесплатным.
Сенаторская дочь подняла голову, оперлась на локоть и повернулась. Она располагалась как раз над моим сердцем, которое стучало в сумасшедшем ритме. Я продолжал ее легко обнимать, но попытался вжаться в сено и игнорировать импульсы, посылаемые ее телом, которое прижималось к моему. Игнорировать было трудно. Вероятно, она почувствовала, как напряглась моя грудь. Елена выглядела по-другому с распущенными волосами. Не исключено, что она и была другой. Я не мог знать, натолкнулся ли я на какого-то другого человека или женщину, которой всегда была Елена Юстина. Но я знал, что такой, как сегодня ночью, она мне очень нравится.
— И как часто это случается, Фалько?
— Не достаточно часто!
Я посмотрел вверх, ожидая суровых слов, но нашел ее лицо неожиданно мягким. Я хитро улыбнулся. Затем, как раз когда улыбка стала сходить с моего лица, Елена Юстина склонилась вперед и поцеловала меня.
Я запустил руку в копну ее волос на тот случай, если она попытается от меня отстраниться, но она не пыталась. Через вечность блаженного неверия, я вспомнил, что нужно снова дышать.
— Прости! — мягко поддразнила она меня.
Ей было точно также не жаль о случившемся, как и мне. Я прижал ее покрепче, чтобы вернуть ее назад, но обнаружил, что она уже там.
До этого я при встречах с женщинами полагался на стратегические кувшины с вином и многочисленные шутки и остроумие, за ними следовал изысканный балет в моей личной постановке. Умелыми, отрепетированными движениями я уводил партнершу со сцены в какую-то удобную кровать. Опыт Дидия Фалько был менее частым и гораздо менее интересным, чем можно предположить из постоянных намеков, но в мою пользу можно сказать, что я обычно способен найти кровать.
Теперь, не проявляя серьезных намерений, я целовал Елену, как хотел поцеловать уже так давно, что даже не представлял, когда это желание возникло. Она смотрела на меня вполне спокойно, поэтому я продолжал ее целовать, точно так, как мне на самом деле следовало поцеловать ее в Массилии и целовать каждую ночь на протяжении тысячи миль до Массилии. Она отвечала мне, и я понял, что ни один из нас на этот раз не считает это ошибкой. Я остановился.
— Мы смущаем лошадь…
Один из фактов жизни, которые первыми понимает мужчина, состоит в том, что женщине никогда не следует говорить правду. Тем не менее этой я сказал правду. Я всегда это делал и всегда буду.
— Елена Юстина, я покончил с совращением женщин.
Я держала ее лицо двумя ладонями, отведя волосы назад. Она осмотрела меня с серьезным видом.
— Это была клятва богам?
— Нет — обещание самому себе.
На тот случай, если она почувствовала себя оскорбленной, я снова ее поцеловал.
— Почему ты мне это говоришь? — она не спросила, почему я дал это обещание, и это хорошо, потому что я на самом деле не знал.
— Я хочу, чтобы ты в это поверила.
Елена очень осторожно меня поцеловала. Я взял ее ладонь в свою. Ее холодные пальцы переплелись с моими, а одна из ее обнаженных ног заводила дружбу с моей.
— А ты хочешь не нарушать это обещание? — спросила она.
Я молча покачал головой (Елена снова меня целовала). Различные связанные с делом обстоятельства вынудили меня признать:
— Я не думаю, что смогу…
Прошло столько времени с тех пор, как я так сильно хотел женщину. Я почти забыл боль острого физического желания.
— Сегодня я в любом случае не хочу…
— Марк Дидий Фалько, ты меня не совращаешь, — улыбнулась Елена Юстина, решая мою нравственную дилемму с мягкостью и сладостью, которую я так долго не видел в ней. — Я стараюсь как только могу совратить тебя.
Я всегда знал, что эта девушка все говорит прямо. Я не намерен описывать то, что случилось потом. Это очень личное между мною, сенаторской дочерью и лошадью садовника.
Глава 48
До утра оставалось два часа, и большая часть Рима спала. Все фургоны и повозки встали на прикол. Те, кто поздно ужинал, смело отправились домой, бросая вызов засадам на перекрестках. Проститутки и сутенеры дремали на тростниковых матрасах рядом с грязными сопящими клиентами. Свет во дворцах и особняках горел тускло. Было достаточно холодно, легкий туман спускался на долины между семью холмами, но когда я проснулся, мне было тепло. У меня в душе медленно крепло убеждение мужчины в том, что девушка в моих объятиях будет женщиной моей жизни.
Я не шевелился, вспоминая. Я наблюдал за лицом спящей женщины. Оно стало мне таким знакомым, и одновременно во время глубокого сна она странно не походила на себя. Я знал, что не должен ожидать новых объятий или наблюдения за тем, как она спит, никогда больше. Возможно, поэтому я и чувствовал, что не выдержу, если выпущу ее из объятий.