— Веди себя прилично, — сказал я слабым голосом. — Вытри лицо.
Марция вытерла лицо ближайшим куском материи, которым оказался вышитый конец длинного белого шарфа Елены Юстины.
— Твоя? — осторожно спросила меня Елена.
Я позволял использовать себя в качестве няньки по утрам, и это было моим личным делом.
— Нет, — просто ответил я, это было грубо, даже для меня, поэтому я снизошел до краткого пояснения, — моя племянница.
Марция была ребенком моего брата Феста, о рождении которого он так и не узнал.
— Она плохо себя ведет, потому что ты ее балуешь, — заметила Елена.
Я ответил, что кто-то должен ее баловать. Казалось, этот ответ Елену удовлетворил. Марция принялась за исследование серег Елены — голубых стеклянных бусинок на золотых колечках. Если Марции удастся снять бусинки, то она их съест до того, как я успею перегнуться через стол и схватить их. К счастью, оказалось, что они хорошо закреплены, а серьги надежно держатся в нежных мочках госпожи. Лично я тоже обратил бы внимание на ее уши, потому что они располагались близко к голове и просто просили, чтобы их покусали. Довольно напряженным тоном я спросил, как могу служить Елене Юстине.
— Фалкон, мои родители сегодня ужинают во дворце, тебя там тоже хотят видеть.
— Ужин с Веспасианом? — я пришел в ярость. — Конечно нет! Я — убежденный республиканец!
— О, Дидий Фалкон! Сколько шуму из ничего! — крикнула Елена.
Марция прекратила выдувать пузыри.
— Сиди тихо! — прикрикнул я на нее, когда она внезапно начала раскачиваться из стороны в сторону и сдавленно смеяться с довольным видом. Этот ребенок был тяжелым и неловким, как теленок. — Послушай, отдай мне ее назад. Я не могу с тобой разговаривать и нервничать…
Елена схватила Марцию, усадила прямо, снова вытерла ей лицо (отыскав кусок материи, который я держу для этой цели), поправила серьги, не прерывая разговора со мной.
— Она не доставляет хлопот. Фалкон, ты слишком много болтаешь языком.
— Мой отец — аукционист.
— Я не могу в это поверить! Просто перестань волноваться.
Я закрыл рот и поджал губы. Мгновение казалось, что она закончила выступление.
— Фалкон, я попыталась встретиться с Пертинаксом, — призналась Елена Юстина.
Я ничего не сказал, поскольку то, что мне хотелось сказать, не подошло бы для ее благородных красивых ушей. У меня перехватывало дыхание от воспоминаний о другой девушке в белом, лежащей неподвижно у моих ног.
— Я ходила к нему домой. Наверное, хотела бросить ему вызов. Его там не оказалось…
— Елена… — запротестовал я.
— Я знаю. Мне не следовало ходить, — быстро пробормотала она.
— Госпожа, никогда не ходи одна к мужчине, чтобы заявить ему, что он — преступник! Он это знает. Вероятно, он это докажет, набросившись на тебя с первым подвернувшимся под руку оружием. Ты хоть кому-нибудь сказала, что туда направляешься?
— Он был моим мужем. Я не боялась…
— Тебе следовало бояться!
Внезапно ее тон смягчился.
— И теперь ты боишься за меня! Мне на самом деле жаль. — Меня охватил болезненный озноб, особенно неприятные ощущения возникли в низу живота. — Я хотела взять тебя с собой…
— Я бы пошел.
— А если бы я попросила тебя должным образом? — поддразнила она меня.
— Если я увижу, что у тебя проблемы, просить не придется, — сказал я напряженно.
У Елены округлились глаза. Он была удивлена и потрясена.
Я выпил молоко.
Я снова успокоился. Марция прижалась растрепанной головкой к красивой груди Елены и наблюдала за нами, а я наблюдал за ней, вернее, делал вид, пока Елена меня уговаривала.
— Пойдешь сегодня вечером? Это бесплатный ужин, Фалкон! Один из твоих нанимателей примчался из-за границы, чтобы с тобой встретиться. Ты сам знаешь, насколько ты любопытен, поэтому просто не можешь пропустить это мероприятие.
— Нанимателей — во множественном числе?
Она сказала, что их двое, возможное трое, хотя, вероятно, и нет. Я сообразил, что двое означает двойную ставку.
— Твоя ставка — это то, на что согласился мой отец! — ответила она. — Надень тогу, возьми с собой салфетку. Можешь побриться, думаю, это даже следует сделать. И, пожалуйста, Фалкон, постарайся меня не смущать…
— Нет необходимости, госпожа, — ты сама себя смущаешь. Отдай мне мою племянницу! — невежливо прорычал я. Наконец она это сделала.
После того как Елена Юстина покинула мою квартиру, мы с Марцией вышли на балкон, держась за руки. Мы выгнали виночерпия, который храпел в набедренной повязке на матрасе, и ждали, вдыхая оставшиеся от него мерзкие запахи, пока Елена Юстина не появилась на улице. Мы видели, как она садится в паланкин. Ее голова находилась далеко внизу, словно блестящая шарообразная ручка из тикового дерева среди пены белоснежных одежд. Она не смотрела вверх. Мне стало грустно.
— Красивая! — заметила Марция, которая обычно предпочитала мужчин. Я поддерживал ее в этом, считая, что если она любит мужчин в три года, то это вскоре перерастет в увлечение, и у меня будет меньше проблем к тому времени, как ей исполнится тринадцать.
— Эта женщина никогда не вела себя со мной красиво, — проворчал я.
Марция посмотрела на меня уголком глаза. Этот взгляд оказался удивительно взрослым.
— О, Дидий Фалкон! Сколько шуму из ничего!
Я сам отправился к Пертинаксу. Все, что я сказал Елене, было правдой. Это было глупо. К счастью, наглая вошь так и не появлялась дома.
Глава 41
Я случайно встретился с Петронием на следующий день. Он присвистнул, затем стал меня разглядывать, держа на расстоянии вытянутых рук.
— Так! И куда это ты направляешься, красавчик?
В честь ужина с правителем цивилизованного мира я надел свою лучшую тунику, над которой трудились в прачечной, пока старые винные пятна не стали почти невидимыми. Я надел сандалии (начищенные), новый ремень (колючий) и перстень моего двоюродного дедушки Скаро с обсидианом. Я провел всю вторую половину дня в банях и у цирюльника, причем не просто обмениваясь новостями (хотя я и этим занимался, до тех пор пока у меня не начала кружиться голова). Меня подстригли, и я чувствовал себя примерно так, как ягненок, лишившийся шерсти. Петроний вдохнул непривычные запахи ароматического масла для мытья, лосьона после бритья, смягчающего кожу масла и помады для волос — всем этим пахло от меня. Затем он осторожно, одним пальцем приподнял две складки моей тоги на четверть дюйма, делая вид, что улучшает результат работы портного. Изначально эта тога принадлежала моему брату, который как хороший солдат считал, что должен экипироваться всем самым лучшим, независимо от того, нужно это ему или нет. Я потел под тяжестью шерсти и собственного смущения.
Я решил заговорить первым, чтобы мой скептический товарищ не пришел ни к каким неправильным выводам.
— Просто сопровождаю один старый сосуд с уксусом на пир во дворец.
Петроний выглядел шокированным.
— Ночное поручение? Будь осторожен, цветочек! У симпатичного парня могут возникнуть проблемы.
У меня не было времени на споры. Я столько времени провел у цирюльника, что уже опаздывал.
Привратник в доме Камилла отказывался меня узнавать. Мне просто пришлось ему врезать и испортить свое хорошее настроение и аккуратный наряд. Сенатор и Юлия Юста уже отбыли. К счастью, Елена спокойно ждала меня в зале, поэтому вышла на шум, вернее, ее вынесли в паланкине. Она выглянула в окно, но мне представилась возможность ее также внимательно рассмотреть, только когда мы добрались до Палатина. Она меня сильно удивила. Наверное, деньги играют большую роль. Я помог ей выйти из паланкина, и тут же почувствовал дискомфорт, который возникает, когда кто-то знакомый разоделся так, что выглядит незнакомцем. Она облачилась в накидку, половину лица закрывало тонкое покрывало. Я увидел, что несчастные служанки ее матери на самом деле выполнили долг по отношению к хозяйской дочери. Они сделали моей госпоже маникюр, выщипали брови, завили волосы. Видимо, она всю вторую половину дня провела в маске для лица, после чего маску сняли губкой, добавили охры на скулы и подвели сурьмой глаза. Вероятно, они хотели, чтобы Елена Юстина выглядела, как и положено женщине ее положения. На самом деле она казалась отполированной до блеска — от филигранной тиары, приколотой к изысканно уложенным волосам, до туфелек, украшенных бусинами, которые поблескивали из-под подола. Наряд Елены был сшит из зеленого шелка, при этом руки оставались открытыми. В результате получилась холодная стройная высокомерная наяда.