— Молодец, соображаешь, — мягко похваливал Александр Иванович.
Если бы не опешил Андрей, то бог с ним, можно, конечно, решать эти ребусы сколько угодно. А тут просто терпения не хватало.
— Разрешите, командир, вопрос? — не выдержал Хрусталев. — Мы тут спорили, спорили, да так и не пришли к общему выводу, — изобразил он из себя простачка. — Где находится самолет при таких вот показаниях приборов? — И нарисовал положение стрелок, когда машина идет на посадочную полосу при немыслимом боковом ветре. В несколько десятков градусов угол сноса — только в ураган такое может быть, да и то если — самолет не развалится. Подобный полет можно сравнить с движением лодки на быстрой речке: чтобы переправиться на противоположный берег при невероятно стремительном течении, нос ее надо держать настолько вверх, по течению, что бокового смещения даже не заметишь. Загадка есть загадка, не зря же говорят, что можно задать такой вопрос, когда десять умных не ответят.
Откинувшись на спинку стула, Хрусталев наблюдал, как Александр Иванович глубокомысленно свел к переносице брови и, подумав, солидно ответил:
— Самолет находится справа от полосы!
Игнатьев повернулся к нему, и Андрей заметил на его обветренном лице промелькнувшую тень не то сомнения, не то испуга.
— Стрелка радиокомпаса стоит на месте, — выделил ее Хрусталев красным карандашом.
Александр Иванович подумал еще, сказал убедительно:
— Идем оправа.
— Нет, находимся на посадочном, — не согласился Хрусталев.
— Чего-о? С таким углом?..
Сбил с панталыку Игнатьева этот чертов угол. Заметил командир озорные огоньки в глазах Хрусталева и посчитал, наверное, что тот его разыгрывает.
— Только не на посадочном, — упорствовал Игнатьев.
— Ну что ж, Александр Иванович, спорить не будем. Как говорится, небо нас рассудит, — развел руками Андрей.
— Нет, ты подожди, подожди! Костя, давай разберемся с этим заходом, — позвал Игнатьев штурмана.
Иванюк навалился локтями на скрипнувший стол, мельком, взглянул на рисунок и сразу ответил:
— Идем в створе полосы.
— А почему не справа? — усомнился Игнатьев.
— Тогда компас будет отбиваться влево. — Штурман черкнул еще одну линию.
— Ну, что я говорил? — с торжеством посмотрел на Хрусталева Игнатьев.
— Правильно вы говорили, командир, — не моргнув глазом подтвердил Костя.
«Ну и ловок!» — поразился про себя Хрусталев, но вслух сказал:
— Сейчас, конечно, трудно установить, кто что говорил. Проверим все в полете. Там сразу будет видно.
Однако после этого случая Игнатьев не проявлял больше интереса к теоретической подготовке «правака»: как-никак, а ходил Хрусталев в летчиках-инженерах, высшее училище закончил. Сам же Александр Иванович мог похвалиться только давно забытым средним образованием. (Слова-то какие обидные: «среднее образование»!)
По дороге на охоту, под посвист ветра за кабиной, Хрусталев вспомнил об этом экзамене. Если на земле командир вот так ориентируется в элементарных стрелках, то что говорить о полете? Там подгоняет скорость, отвлекают внимание различные помехи, и опытом установлено, что пятая часть твоих знаний теряется в эмоциях. С чем же тогда ему оставаться? А ведь каждый год летает командир по метеорологическому «минимуму»: заходит на посадку при низкой облачности только по этим стрелкам — подтверждает свой первый класс, и что же, всякий раз держит уши топориком, слушает, что подскажет штурман или кто-нибудь еще из экипажа?
Любопытная ситуация! А на собраниях выступает — одно удовольствие его слушать; «провести задушевку» — лучше него никто не может; изобрести какой-нибудь замысловатый график, в котором сам черт ногу сломит, — кажется, только и создан для таких бумаг Игнатьев. А постичь стрелку компаса, увидеть за ней самолет — не может.
Добрался Хрусталев до донышка его знаний, и тогда ему стало ясно, почему Игнатьев так долго не мог стать командиром. Летчиков не проведешь в полете. Заметили старые инструкторы его слабинку и не давали хода. Опасно: прижмет где-нибудь, и положит такой экипаж в землю. Пришлось тогда Александру Ивановичу искать другие подходы к небу…
Хорошо относился к Хрусталеву майор Игнатьев. Вскоре после этого захода на бумаге взял он Андрея к себе в «праваки» вместо Коли Трегубова.