– Разве ты не сожалеешь о том, что причинила им боль, Сидни? – бубнил голос.
– По-моему, Зое и папе следует сожалеть о той боли, которую они причинили мне, – вырвалось у меня.
– Ты ошибаешься, Сидни, – утешительным тоном произнес голос.
Я промолчала. Теперь мне захотелось дать по физиономии алхимическому начальству, хоть мне и не свойственно прибегать к грубой силе.
– Твои родные поступили так, чтобы помочь тебе, Сидни. Мы все стараемся тебе помочь. Они были бы рады объясниться с тобой.
– Ага, – проворчала я. – Если вы вообще с ними говорили.
Я уже презирала себя. Почему я им подыграла? А сейчас я расплачиваюсь.
Надо полагать, они ликуют.
– Зоя спросила, можно ли принести тебе ванильный латте с обезжиренным молоком, когда она придет тебя навещать. Мы ей, разумеется, разрешили. Мы целиком за цивилизованную встречу: чтобы вы сели и по-настоящему побеседовали. Тогда твои близкие успокоятся, а твоя душа исцелится.
Мое сердце отчаянно колотилось, но это никак не было связано с обещанием кофе. Голос вновь подтвердил свое заманчивое предложение.
Настоящее свидание – за столом, с кофе… Оно должно состояться вне камеры. Если допустить толику истины в моей фантазии, то я уверена лишь в одном: алхимики, конечно, не приведут папу и Зою в тюремные застенки.
Не то чтобы моей целью была встреча с родными, но я намеревалась вырваться отсюда. И я по-прежнему считала, что смогла бы оставаться здесь вечно – выдержать все алхимические испытания. И не обманывала себя. Но что мне даст подобное упрямство? Я докажу свою выносливость и непокорность… Я ими горжусь, а они никак не приближают меня к Адриану. Чтобы попасть к Адриану и моим друзьям… мне необходимо видеть сны. Поэтому сейчас – в первую очередь – мне важно избавиться от дурмана и дремотного состояния.
И это еще не все. Если я окажусь вне тесной камеры, мне, возможно, удастся использовать магию. Кто знает, может, я даже догадаюсь, куда они меня спрятали. И тогда-то я освобожусь.
Но сначала мне надо выйти отсюда – хотя бы ненадолго. Я считала, что пребывание в клетке являлось испытанием моего мужества, но неожиданно я подумала, что подлинным испытанием моей отваги станет выход из нее.
– Тебе этого хотелось бы, Сидни? – Теперь в голосе появились явные нотки возбуждения, почти нетерпения, которые совершенно не вязались с тем высокомерным и властным тоном, к которому я привыкла. Им еще никогда не удавалось добиться от меня такого жаркого интереса. – Тебе хотелось бы сделать первые шаги к очищению своей души – и встрече с родными?
Сколько времени я прозябала к одиночной камере, то проваливаясь в забытье, то разлепляя веки и таращась в темноту? Щупая свой торс и руки, я чувствовала свою худобу: такая сильная потеря веса должна занимать недели. Или месяцы… я понятия не имела. А пока я здесь, мир живет без меня: мои друзья и масса других людей… они просто во мне нуждаются.
– Сидни?
Не желая показаться слишком заинтересованной, я решила тянуть время.
– А можно ли вам доверять? Откуда я знаю, позволите ли вы мне увидеться с моими близкими, если я… встану на путь очищения?
– Зло и обман нам чужды, – ответил голос. – Мы любим свет и честность.
«Опять ложь!» – мысленно возмутилась я. Они врали мне много лет, представляя хороших людей чудовищами, пытаясь диктовать мне свои жизненные правила и установки. Но это не имеет значения. Мне плевать, сдержат ли они свое слово относительно моих родственников.
– А у меня будет… настоящая кровать? – спросила я чуть дрогнувшим голосом.
Да… алхимики сделали из меня превосходную актрису, и сейчас обучение работало против них.
– Да, Сидни. И кровать, и одежда, и вкусная еда. И люди, с которыми можно будет общаться, – они помогут тебе, если только ты прислушаешься к ним.
Эти слова помогли мне принять решение. Если я буду регулярно видеться с другими людьми (хотя бы и здесь), алхимики не смогут распылять свои препараты через вентиляцию. Внезапно я почувствовала прилив бодрости. Теперь меня даже трясло от возбуждения. А затем я предположила, что они просто закачивают в камеру стимулирующее средство, которое должно вызвать у меня беспокойство и готовность поступать необдуманно. Что ж, их прием отлично срабатывает в отношении утомленного и затуманенного сознания, и сейчас он тоже работал – но не так, как они ожидали.
По давней привычке я поднесла руку к ключицам, прикасаясь к кресту, которого больше не было. «Не позволь им меня изменить, – мысленно молилась я. – Дай мне сохранить разум. Дай вынести все испытания».