В знак того, что дело улажено, Грант протянул Малкольму руку, и тот, запинаясь, принялся благодарить. Махнув рукой, Грант указал на Джоанну:
— Вам повезло, что у вас есть женщина, которой вы так дороги, что она не задумываясь готова пожертвовать собственной репутацией, лишь бы не пострадала ваша. Я надеюсь, вы этого заслуживаете, и раз так, то вас обоих ждет, должно быть, счастливое будущее.
И Грант вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Его слова неприятно поразили Джоанну, Малкольм же издал радостный возглас.
— Ну и ну! Как все обернулось! Мои проблемы решены — и все благодаря тебе, Джоанна, дорогая!
Он поднял ее из кресла в порыве восторга и крепко поцеловал, но она отстранилась.
— Вовсе нет. Немалую роль сыграло твое признание. Но главное — это все-таки великодушие Гранта! Подумать только — он готов выплатить твои долги! Ведь это великолепно!
— Да, это замечательно. Признаться, я ждал от него хорошей нахлобучки, так что приятно удивлен. — Но тут Малкольм все испортил, прибавив: — Хотя, с другой стороны, он вполне может себе это позволить: ведь, несмотря на всю его щедрость и великодушие, меня здорово надули с наследством.
Джоанна погрустнела, видя, что Малкольм все же затаил обиду на Чарлза Уэзерби, который, как он считал, обошелся с ним несправедливо. Слава Богу, что Грант все же ошибается и у нее с Малкольмом ничего нет. Словно угадав ее мысли, Малкольм с довольным видом сказал:
— А ты действительно готова была взять всю вину на себя? Я всегда знал, что ты не такая, как все.
Он обнял Джоанну и поцеловал ее уже более пылко.
— Осторожнее, рука!
Джоанна с радостью ухватилась за этот предлог, чтобы вырваться из его объятий. Не успев окончательно прийти в себя от возбуждения и радости, Малкольм сказал:
— Извини, дорогая! Мы все наверстаем, как только ты снимешь эту чертову повязку. А теперь ты простишь, если я тебя покину? Мне надо разобраться с этими долговыми обязательствами, но мы скоро увидимся.
Джоанна с облегчением проводила его взглядом. Она была рада, что для Малкольма все так замечательно завершилось, но настроение у нее внезапно испортилось. «Наверное, это от вчерашних событий — и оттого, что пришлось лгать Гранту», — подумала она и, встряхнувшись, решила заняться оценкой, не зная лучшего способа справиться с унынием.
Рози помогла ей перенести серебро из кабинета в рабочую комнату, и остаток дня Джоанна провела, завершая описание предметов из первого шкафа в столовой. Теперь ей предстояло лишь разобраться с последним шкафом и сделать оставшиеся фотографии, о чем Джоанна и сказала Гранту за ужином. Он нахмурился.
— Зачем ты так себя изнуряешь? Я же просил тебя немного отдохнуть. Оценка может подождать: сейчас она мне не к спеху.
— Я просто не могу сидеть сложа руки, — сказала Джоанна. — Я не привыкла бездельничать.
Он с любопытством взглянул на нее.
— А ты попробуй представить, что ты здесь хозяйка, можешь?
Он и не догадывался, как больно ранила Джоанну эта его неумышленно жестокая шутка: ведь если подразумевалось, что, будучи хозяйкой, она станет его женой, то именно этого ей хотелось больше всего на свете.
— Но ведь это, кажется, не входит в мои обязанности? — сухо ответила она и, тут же испугавшись собственной резкости, поспешно добавила: — Как все-таки неудобно делать все одной рукой!
— Да, ты мне напомнила… — тут же ответил Грант. — Завтра отвезу тебя в больницу. Ты вчера здорово переутомилась: надо убедиться, что ты не причинила себе вреда.
— Отвезти меня может Берт. Ты ведь занят.
— Не настолько. Поедем утром и по дороге остановимся где-нибудь пообедать. Нам обоим не помешает отдых.
На том они и договорились.
В больнице подтвердили, что ключица срастается правильно, и даже сказали, что Джоанна может потихоньку работать левой рукой при условии, что будет делать это с умом и не станет перетруждать себя, хотя в остальное время по-прежнему придется носить повязку, чтобы уменьшить давление на ключицу. При этом известии Джоанна просияла. Они сели в машину и покатили назад.
Гранту удалось отыскать настоящий деревенский паб — приземистый, с низким потолком и выцветшей соломенной крышей, — который словно дремал на солнышке. Когда они зашли в бар, чтобы выпить по стакану сидра, Джоанна вздохнула от удовольствия.
— Как здесь мило. Настоящая лошадиная упряжка! Посмотри, как сияет медь — сразу видно, что ее начищали не одно десятилетие!
— Ты просто неисправима! — рассмеялся Грант. Он сел возле Джоанны на старую деревянную скамью и вытянул ноги, наслаждаясь отдыхом.
— Прости, я не хотела…
— Это вовсе не упрек. Напротив, твоя увлеченность — это замечательное качество и большой талант. Мне очень нравится, что у тебя всегда есть чем восхищаться. — Он улыбнулся, заметив ее смущение. — В связи с этим у меня к тебе вот какой вопрос. Поскольку ты сейчас все равно не можешь делать фотографии, не хотела бы ты взяться за одну работу?
— Конечно, если ты считаешь, что я чем-то могу помочь. Что я должна делать?
— Я хотел бы, чтобы ты вместе со мной прошла по комнатам и посмотрела, что к чему — размеры, отделка. Посоветовала бы, что нужно сделать, чтобы вернуть им первоначальный вид…
— Но я не имею ни малейшего представления об этой работе, — возразила Джоанна.
— Пусть так, но зато у тебя есть врожденный вкус и понимание того, что и как должно выглядеть. К тому же, по-моему, ты полюбила усадьбу?
Густо покраснев, Джоанна почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы.
— Да, — прошептала она.
— Не надо этого стыдиться, — мягко произнес Грант.
Джоанна не могла объяснить, что эти слезы вызваны любовью не только к дому, но и к его владельцу.
Грант продолжал:
— В конце концов, дом действительно прекрасен. Поначалу, когда я еще кипел от злости при одной мысли о прошлом, я сам себе в этом не признавался. А ты сразу поняла, что такое этот дом и чем он был долгие годы, заставив и меня оценить его по достоинству.
— Что ж, я с удовольствием тебе помогу.
— Ну вот и отлично. А теперь — ленч.
Условившись, что лишь немного перекусят, Грант и Джоанна остановили свой выбор на супе и сандвичах с креветками, и Грант пошел делать заказ. Джоанна проводила его взглядом, любуясь широкоплечей фигурой с узкой талией и легкой неторопливой походкой. Многое в Гранте восхищало ее: густые темные волосы и притягательные глаза, глубокий красивый голос, неожиданно открывшаяся мягкость. «Дурочка! Тебе все в нем нравится! Выкинь это из головы», — тут же напомнила она себе.
Мысли Джоанны вернулись к его последнему предложению. Зачем ему нужно, чтобы она осталась? Ведь если он решил привести дом в надлежащий вид, Мария тоже захочет иметь право голоса, пусть она и не имеет ни малейшего представления о стиле той эпохи.
И тут Джоанна вспомнила, что даже не знает, будут ли Грант и Мария жить после свадьбы в усадьбе? Учитывая, что сфера деловых интересов Гранта включает в себя Мексику и Соединенные Штаты, логичнее для него было бы ограничиться домами в этих двух странах. Так что, скорее всего, привести усадьбу в порядок он решил только для того, чтобы продать. И хотя эта мысль причиняла Джоанне странную боль, ее это не касалось и гадать на кофейной гуще не имело смысла.
Не спеша покончив с ленчем, Джоанна села в мощный автомобиль Гранта и откинулась на спинку роскошного кожаного кресла. Было уже достаточно жарко, но ветерок, дувший в открытые окна и люк в крыше, дарил приятное ощущение прохлады. Грант выбрал одну из извилистых дорог по направлению к Йовилю. Через некоторое время они въехали в ворота Монтакьют-Хауза — памятника старины, принадлежащего Национальному тресту. Поставив машину на стоянку, Грант сказал:
— Я просто подумал: почему бы нам с тобой не открыть для себя что-нибудь новенькое?
По извилистым дорожкам они подошли к трехэтажному каменному дому в елизаветинском стиле. Его медового оттенка стены были красиво освещены ярким солнцем; богатые фронтоны и высокие, точно колонны, трубы придавали зданию оригинальный вид.