В дальнем конце площадки, укрытом от ветра, стоял, небрежно опершись спиной о стену и одной ногой упираясь в поручень, высокий, плотного сложения мужчина. Незнакомец был одет в желтовато-коричневый сюртук, широкополую ковбойскую шляпу и ковбойские, на высоких каблуках, сапоги. Голова его была опущена и широкие поля шляпы не позволяли разглядеть лицо, пока он старательно скручивал папиросу.
Сначала Брайди запаниковала. Как могло случиться, что она даже не подозревала о существовании здесь этого мужчины?! Но паника тотчас сменилась яростью. Интересно, что себе позволяет этот человек? Разве он не знает, что это ее личный вагон?!
Незнакомец прикурил. Чиркнувшая в ночи спичка осветила его лицо.
И в этот момент от злости Брайди не осталось и следа.
Пряди светлых волос, выбиваясь из-под шляпы, по-мальчишески непокорными завитками падали на лоб незнакомца. Глаза его казались глубоко посаженными, хотя говорить об этом наверняка было трудно, поскольку лицо его было повернуто в профиль. Но прежде чем погасла спичка, Брайди успела разглядеть, что профиль этот был правильный и красивый.
Убрав ногу с поручня, незнакомец выпрямился. Он курил и смотрел куда-то вдаль. Фонарь, горящий позади, четко обрисовывал его силуэт, и девушка поймала себя на том, что не может отвести глаз.
Подвинувшись на край своей узкой постели, она прижалась лицом к окну, вздрагивающему от быстрой езды поезда, и смотрела во все глаза. Ей хотелось, чтобы незнакомец обернулся и свет фонаря получше осветил его лицо.
Словно прочитав мысли девушки, мужчина посмотрел в ее сторону, и Брайди едва не задохнулась. У незнакомца была симпатичная ямочка на подбородке и светлые глаза. Скорее всего, серые. Холодные. Но вдруг он улыбнулся, и глаза его потеплели, глянули ласково. И, неосознанно, она улыбнулась ему в ответ.
Но тут же опомнилась, отшатнулась от окна. С громким стуком опустились жалюзи. Задернулись шторки.
— Бесстыжая! — обругала она себя. — Явно он решил, что ты бесстыжая!
Однако, немного погодя, девушка успокоилась. Почему это, черт возьми, ее должно волновать, что он там подумал! Мужчина этот ей совершенно незнаком. И она никогда его больше не увидит. Но самое потрясающее то, что она вообще удостоила его своим вниманием! Как давно она позволяла себе с интересом посматривать на мужчин? Уж сколько лет она вообще не обращала на них внимания?!
Взбив подушки, Брайди снова улеглась в постель и добрых тридцать секунд, не отрываясь, смотрела в потолок, после чего опять села.
«Позвоню сейчас Уилли, — решила она. — И уж он-то позаботится о тебе, о тебе… любитель подсматривать в чужие окна!»
Но когда девушка еще раз подняла жалюзи и осторожно выглянула в окно, на площадке уже никого не было.
«Как странно!» — подумала Брайди, явно разочарованная.
В ту ночь ей впервые за последние пять лет приснился Джонни Рурк. Она снова видела себя юной, шестнадцатилетней девочкой, плавно кружащейся в вальсе, но не в танцевальной зале, а в лунном свете, заливающем утесы на берегу моря. Было начало июня, и тонкий аромат цветов, разросшихся среди утесов, кружил голову, перемешиваясь с соленым запахом моря, пенящегося внизу.
Родители Брайди, тогда еще живые, спокойно спали в домике на вершине холма.
Длинные пряди волос девушки трепал ветер; ее тело дрожало после того, как она выбралась из окна дома по шаткой, увитой виноградной лозой, решетке; ноги ослабли после слишком быстрого бега к месту свидания. Было радостно оттого, что Джонни напевал какую-то веселую мелодию, кружа ее в вальсе. Она смеялась и прохладный ночной ветерок вздымал ее ночную рубашку, голубовато-белую в лунном свете.
Джонни был таким красивым! — с загорелым, обветренным лицом, темными вьющимися волосами и зелеными, как китайский тадеит [6], глазами. Красивым ли он был? Да есть ли на свете мужчины красивее ее Джонни?!
— Уедем со мной, Брайди, — говорил он ей во сне так же, как наяву когда-то. — Давай убежим и поженимся!
— Не сейчас, мой дорогой, — поддразнивала его она. — Я не могу ни за кого выйти замуж до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет.
— Восемнадцать лет, Брайди! — печально восклицал Джонни, кружа ее в лунном свете. — В восемнадцать лет ты уже перешагнешь порог зрелости и будешь близка к закату! Именно в шестнадцать созревает плод, и я сорву его, иначе сойду с ума.