— Эй, потомок мешочника, не дервиш ли у тебя за спиной?
Бабакулу было не до шуток. Он удобнее устроил мешок на плечах и пошел своей дорогой.
— Корми своего хозяина мясом и салом, а платой тебе за это будет его благословение, — сострил человек в старом халате. Он был обижен молчанием Бабакула и закричал ему вслед: — Благословение Максума стоит ноши одного верблюда. Есть ли в мире кто-либо богаче тебя?
«Вот человек! — с досадой подумал Бабакул. — Ведь не задеваешь его, так он сам лезет, а попробуй задень — камнями бросаться будет».
Он дошел до ворот дома Максума, украшенных резьбой. Перед воротами с обеих сторон супы — каменные возвышения, на которых стоят по два шестигранных красивых столба. Бабакул на мгновение остановился и, передохнув, перешагнул порог. Вошел в обширный двор. Среди двора возле мешков с пшеницей стояли взволнованные люди. На земле валялись два плуга, борона, седло, хомут и, как извивающаяся змея, уздечка.
Какой-то человек, высунув голову из дверей амбара, сказал:
— Нет мешков для кукурузы.
Волосы, борода, усы и брови его были в пыли, и Бабакул не мог припомнить, кто это.
А вот человека в гимнастерке, считавшего во дворе мешки с пшеницей, Бабакул узнал сразу, хотя тот и стоял к нему спиной. Это был друг его детства Кучкар, сын кузнеца Закира.
В тот год, когда Разык-курбаши[6] зарубил Закира и сжег кузницу за то, что кузнец плохо подковал его лошадь, Кучкар добровольно ушел в Красную Армию. В кишлак он возвратился только год назад — осенью тысяча девятьсот двадцать шестого года.
С Кучкаром в Аксай пришло слово «товарищ». Люди обращались к нему так: «Товарищ Кучкар, сын Закира». Он первым в кишлаке надел русскую гимнастерку.
Однажды Максум не выдержал и сказал своим мюридам:
— Раньше Кучкар был смирным ягненком, а вернувшись из армии, стал настоящим кучкаром[7].
На что младший брат Максума Фазлиддин-кары[8] ответил:
— Будь он смирным ягненком или боевым кучкаром, все равно в один прекрасный день попадет в руки мясника.
И все же Максум и Фазлиддин заискивали перед Кучкаром.
Опустив свою ношу перед Максумом, поздоровавшись со всеми, Бабакул виновато сказал:
— С горы скатился камень и упал на овцу.
Обычно Максум не бил и не ругал Бабакула, но его вежливые и в то же время язвительные слова были тяжелее побоев и ругани. На этот раз Максум удивил Бабакула.
— Это воля аллаха, — смиренно сказал он, а Фазлиддин-кары прибавил: — Отнеси в дом.
Кучкар остановил пастуха.
— Положи вон там, — показал он в сторону мешков, — раздадим сиротам.
Бабакул в нерешительности посмотрел на кары. Фазлиддин весь сжался, удлиненное черной бородкой лицо его побледнело, глубоко сидящие глаза злобно сверкнули. Максум взглянул на него с улыбкой.
— Все от бога, братец, — и повернулся к Кучкару. — Будьте здоровы, мулла Кучкар. Вы совершаете богоугодное дело. Одну изюминку, разделив между собой, съели сорок человек...
На крыше конюшни Умат-палван и его сын Туламат подсчитывали снопы клевера. Они спустились вниз, отряхнули свои оборванные халаты и, вытерев кончиком кушака лица и шеи, подошли туда, где стояли люди.
— Восемьсот восемьдесят три снопа стеблей кукурузы, а клевера... — Умат-палван посмотрел на сына: — Сколько, ты сказал, снопов?
— Две тысячи шестнадцать.
Кучкар записал эти цифры в тетрадь.
— Товарищ Кучкар, сын Закира, — обратился к нему Умат-палван, — если вы хотите разделить вещи Максума на тех, кто работал у него, то в первую очередь должны отдать их мне и Бабакулу, потому что в кишлаке не найдется людей, работавших на него больше, чем мы...
— А разве самая плодородная земля не ваша? Один вол с упряжью и плугом, пятьдесят снопов клевера и девятнадцать снопов стеблей кукурузы...
— Ладно! Спасибо Советам! Но с одним волом что можно сделать?.. Или мне самому в плуг впрячься?
— Потерпите, Умат-ака. Вот и Бабакулу возле вашей земли четыре танапа[9] дадим и одного вола... И вы, объединившись, будете вместе работать...
— Спасибо... — Бабакул хотел продолжить слова благодарности, но постеснялся.
Этот джигит, одетый по-русски, чем-то напоминал ему Кучкара — друга детства, но теперь он казался совершенно чужим. Разве похож на прежнего Кучкара этот человек, который насильно отбирает вещи у одного из почтенных мусульман?
И он закончил:
— Спасибо, товарищ Закир-оглы, слава богу, до сих пор я не отнял ни у кого куска хлеба...