Когда Бабакул подошел к шалашу, Шербек шутливо сказал:
— Бабакул-ата, от ягнят поступила жалоба, будто жестокосердный чабан разлучил их с матерями. Мы хотим проверить эту жалобу.
— Они еще малы, сынок, не понимают, что им на пользу. Если они хотят заболеть, питаясь и молоком и травой, я могу подпустить их к маткам, — улыбнувшись, ответил Бабакул.
— Да не убавится ваша борода, отец! Не обижайтесь на меня, но ведь у ягнят еще не окрепли кости, и если они не будут сосать маток, то как же им расти?
Шербеку показалось, что Бабакул-ата, поглаживая свою бороду, смеется над его словами.
— Сын мой, и тот зоотехник, который работал до тебя, говорил то же самое. Вас, наверное, обучал один и тот же человек, а человек тот — невежда.
Шербек обиделся, но промолчал.
— Я ведь не отнимал ягнят от матерей, когда они только появились на свет, а отнял тогда, когда они привыкли к подножному корму и кости у них окрепли. Послушать вас, так пусть они сосут маток шесть месяцев. А кому нужна будет матка, от которой после этого останется одна тень? Эту мысль ты запиши в свою книгу, нужная мысль.
Бабакул-ата присел на корточки и, в два глотка проглотив чай, поданный Суванджаном, поставил пиалу на скатерть.
— Ягнята без материнского молока не будут расти, отец, поймите это, — настаивал Шербек.
— Я понимаю. Я знаю даже, о чем ты сейчас думаешь, — улыбнулся Бабакул.
Шербек покраснел.
— Я думаю о том, что эти овцы — колхозные, и я хочу, чтобы за ними был хороший уход.
— Правильно, это овцы колхозные. Потому-то я смотрю за ними лучше, чем за своими. Я никогда не беру чужого, сынок. Ты не беспокойся! Говоришь, ягнята не будут расти? Да ведь в наших горных травах есть все, что есть в молоке матки. Если ягнята будут брать свою долю не от матери, а от земли, разве не двойная польза колхозу? — Бабакул посмотрел на Шербека, который вертел в руках пустую пиалу, и продолжал: — Пиалу передай Сувану, пусть нальет чаю, и слушай дальше, сынок. Есть у нас наука, переданная нам прадедами...
— Я слушаю вас, ата.
— Этого, наверно, в ваших книгах не написано, а знать не мешает. Вон, погляди, там лежит серая овца, рядом красно-бурая гиссарская и белая, все они рожают по двойне.
Было уже совсем темно, но Шербеку казалось, что он различает овец, о которых говорит Бабакул.
— А ты знаешь, почему они рожают двойню? Думаешь, такой у них организм? Нет, это потому, что, как только привыкнут их ягнята к траве, я отнимаю их от матерей. До осени матки поправляются, жиреют, поэтому зиму переносят легко. А к весне они дают двойню, только успевай считать.
Слова Бабакула заставили Шербека задуматься: то, о чем говорит старый чабан, в книгах не написано. У него, конечно, большой опыт, всю свою жизнь он наблюдает за скотом. Но что скажут обо всем этом ученые? Как бы там ни было, нужно разобраться во всем этом. Шербек знает, что в годы войны Бабакул спас целое стадо колхозных коз от тяжелой эпидемии. Этот старик многое знает. Как все же он, зоотехник, плохо подготовлен к практической работе. А ведь он должен быть наставником чабанов!
Шербек покосился на Нигору: что она может подумать о нем?
Он был рад, когда закончился разговор об овцах и Бабакул предложил устраиваться на ночлег,
— Если ложиться в шалаше, то ноги будут на улице, — сказал Бабакул. — Когда поднимались на Кашка-тав, оставили юрту в Тентаксае, вещей было много. Доченька, а ты оставайся в шалаше.
— Спасибо, ата, я хочу спать на воздухе.
Бабакул вытащил из шалаша коврик и одеяло и хотел постелить Нигоре, но она не позволила.
— Я сама.
Суванджан постелил себе и Шербеку. Бабакул вынес из шалаша тулуп и накрыл им ноги Нигоры,
— Теплые одеяла остались в кишлаке, доченька, укройся этим тулупом.