Несмотря на увечья, которые нанес Эгертону огненный шар, маг испытывал странную благодарность к своим недругам. Боль окончательно избавила Эгертона от потребности во всем повиноваться Хазреду. Остатки магии подчинения разрушились, Эгертон снова был свободен.
Он упал на землю, прижимаясь обожженным лицом к прохладной влажной почве. А вокруг продолжала кипеть битва.
Пенна проснулась.
Мягкая, первозданная темнота окутывала ее. Девушка была погружена во мрак, подобный тому, который предшествовал ее рождению. Она тихо засмеялась, и тотчас негромкий мужской голос окликнул ее:
– Моя королева?
– Я здесь, повелитель, я здесь… Что происходит?
– Ничего, что стоило бы твоего внимания.
– Ты взволнован.
– Тебе показалось.
Она зевнула, потянулась и снова рассмеялась от радости.
– Тебе хорошо? - спросил он.
– Блаженство! - воскликнула она. - Как я благодарна тебе, Тзаттог! Мы вместе!
– Мы будем вместе навсегда, - отозвался он. - Постарайся отдохнуть.
– Я только и делаю, что отдыхаю, - заявила Пенна. - Я царю в твоем сердце. Это самое приятное занятие на свете.
Тзаттог не ответил. Прямо перед ним стоял таугарт - здоровенный человекоящер с массивным туловищем, гораздо более крупным, нежели у гурров. Жесткие, поблескивающие в пламени факела чешуйки покрывали его тело, как броня. Зеленая морда чудовища скалилась прямо в лицо принцу-упырю.
Тзаттог уклонился от удара огромной секиры, которой размахивал таугарт, а затем взмахнул крыльями и поднялся в воздух. Сверху он мог обозревать поле боя и священный город Ифу. Она лежала перед ним как на ладони, словно Тзаттог уже завоевал ее и вошел внутрь.
Лунный снег переливался в струях воды, играл в пене фонтанов, рассыпался мириадами серебряных брызг в прудах и каналах. Несколько раз Тзаттог замечал Речных Дев, прекрасных, холодных, любопытных. Они высовывались из ручьев, и влага стекала по их обнаженным плечам и груди.
Вдали, на болотах, виднелось белесое пятно тумана, в котором шевелились, готовясь выйти наружу, новые умертвия. Но это пятно было очень далеко.
Солнце пыталось лизать восточный край горизонта. Пока что едва-едва. Море огня - факелы в руках сражающихся - плескалось по равнине, «брызги» его заметны были между деревьями в роще.
Сверху Тзаттог видел то, что еще недоступно было взору Хазреда, продолжающего сражение у стен Ифы: для серебряного существа эта битва была безнадежно проиграна.
И, широко взмахивая кожистыми крыльями, Тзаттог покинул поле боя. Он летел навстречу туману, который вновь выпал на болотах. Он возвращался домой.
– А где это - Тугард? - спрашивала Игинуш, наверное, уже в сотый раз.
И в сотый раз Ринан Сих терпеливо отвечал:
– Я не знаю…
В конце концов Ринан Сих нарвался на выговор. Игинуш остановилась посреди болота, широко расставив пухлые, похожие на бочонки ножки, и подняла кулаки.
– Что ты вообще знаешь, Ринан Сих? Какой ты еще глупенький!… А стремишься к самостоятельности. Все вы такие. Отпустишь вас - и потом хлопот не оберешься, вечно приходится вызволять из беды. Вот была у меня дочка, знаешь? Пока она оставалась маленькой да при маменьке - все у нее было в порядке. А после выросла и что удумала? Сбежала с солдатами! И где она теперь? Что с ней случилось? - Она положила ладошку на грудь. - А материнское сердце все изболелось… Хоть ты будь моей отрадой. Хочешь в Тугард? Ладно, пойдем в твой Тугард. Мамочка проводит. Мамочка все знает. Только ты мне расскажи, где этот Тугард находится, и мы непременно туда доберемся. Мамочка всех болотных чудовищ для тебя голыми руками порвет. Вот этими самыми руками.
Она показала на свои пухленькие ручки и воинственно тряхнула головой.
Ринан Сих слушал ее с возрастающей тоской. Он не смел признаться даже самому себе, что безнадежно заблудился. И не только на болотах, где без опытного проводника немудрено потерять дорогу. Нет, что гораздо, гораздо хуже, - он заплутал в собственной жизни. После пожара в Хеннгале Ринан Сих как будто утратил частицу самого себя.
Он потерял счет дням. Игинуш постоянно находилась рядом, бодрая и деятельная. Она выискивала пищу - съедобные коренья, каких-то грызунов, которых она приносила всегда освежеванными, так что Ринан Сих был избавлен от необходимости спрашивать, что это за очередная тварь и годится ли сей предмет в пищу. Не задавая вопросов, а зачастую и не глядя в «тарелку» (которую, как правило, заменяли плотные листья каких-то растений), Ринан Сих поглощал трапезу. И каждый раз наутро удивлялся тому, что до сих пор не отравился и по-прежнему остается в мире живых.