Огляделся, прислушиваясь, по сторонам.
— Север, — он позвал.
Решительно.
Сердито.
И ждать меня Дим не станет. Не станет помогать разбираться с вопросами, страхами и прошлым, поэтому надо выбираться.
Добираться до дома, где ждёт Айт и, наверное, боится.
Собаки ведь боятся гроз, да?
— Да, — Дим на заданный вслух вопрос хмыкнул.
Прибавил шаг.
И мы почти дошли до поворота, когда вслед за ударом грома на землю упали первые тяжёлые капли дождя. Громыхнуло ещё раз, разверзлись хляби небесные. Хлынул серой стеной ливень, зашторил, сужая мир до ладони Дима.
До сильных пальцев, что переплелись с моими.
Удержали от паники, когда в спину ударил жёлтый свет, послышался, нарастая, рёв мотора, который был пугающе знаком.
И хищные глаза тоже оказались знакомыми.
— Димо!
Я крикнула отчаянно и бессмысленно: вода смыла, забрала слова себе. И к обочине в этот раз первой рванула я, дёрнула Дима. Не удержалась на ногах, увлекла его за собой, и на дно канавы мы покатились вместе.
Ударились о камень.
Остановились.
И голову, что противно зазвенела, поднять получилось не сразу, как и раскрыть глаза, встать, пошатываясь, на четвереньки, чтобы тут же рухнуть обратно в вязкую и холодную грязь.
Рухнуть от сильного рывка.
— Ты…
— Тихо… — Дим прошипел едва слышно, но… убедительно.
Рот закрылся сам, и я замерла, чтобы через миг вздрогнуть от ударившего по ушам гула и грохота пронёсшегося над нами автомобиля. И последовавший следом удар по тормозам разнёсся на всю округу истеричным визгом.
В поворот неизвестный шумахер, кажется, всё же вписался.
Стал удаляться.
— Вернётся, — Дим выговорил уверенно, опередил мои вопросы и предположения, — сейчас узкий участок, не развернуться. У нас есть минуты две-три.
Убежать.
Добежать до частного сектора, что начнётся за вторым поворотом, затеряться на узких и аккуратных улочках, позвать на помощь, потому что — да, железный зверь с жёлтыми глазами вернётся, догонит и ударит, подкидывая в воздух и отбрасывая.
Ибо не случайность и не обдолбанный водитель.
Это понимание приходит враз, поселяется на уровне шестого чувства, опаливает страхом, что, наверное, и называют животным, слишком сильным и… спасительным. Он отсекает эмоции и ненужные вопросы, обостряет восприятие и заставляет двигаться.
Спасаться.
— Давай! — Дим одним рывком поднял меня за рюкзак, подтолкнул к склону, что уже размылся водой, превратился в месиво.
И ногти пришлось ломать.
Карабкаться, забывая об одежде, наверх.
Бежать.
Быстро и всё одно медленно.
Автомобиль быстрее. Он выскочил из завесы дождя, когда мы достигли первых заборов, заурчал предвкушающе как перед… броском.
И бросился.
Сократил расстояние, и пальцы Дима на моём запястье окаменели до боли и очередных синяков, дернули, заставляя ускориться ещё.
Помчаться, задыхаясь от бьющего по лицу ветра и ледяного дождя. Пронестись мимо одной из тихих улочек, свернуть к двухэтажкам, что выстроились в ряд друг за другом, расположили между собой дворы с машинами и детскими площадками, а под окнами первого этажа кто-то заботливо разбил клумбы и посадил раскидистые кусты рододендронов.
Кто-то, кто нам не открыл, выключил свет и шторы задернул, когда мы позвонили, постучали и крикнули, прося помощи.
Не помогли.
И не помогут.
— Не откроют, — Дим с досадой долбанул кулаком, выругался витиевато.
А я оглянулась.
Увидела два столпа света, что соединились, осветили стоящий поодаль синий ситроен и край скамейки, где, наверное, днём сидят чинные бабушки и вяжут длинные носки, обмениваюсь новостями, пока их внуки играют в песочницу. Или новоиспечённые мамаши, покачивая коляски, делятся опытом, что приобретен методом проб и ошибок.
Или…
Третий вариант додумать не получилось.
Дим пихнул в кусты, оборвал поток злых и бессильных мыслей, и я, раздирая коленки и джинсы, упала на землю, не смогла двинуться, поскольку Дим оказался сверху, придавил и капюшон моей же толстовки мне на голову натянул.
Прижал к себе, не давая пошевелиться, но… голову всё же получилось повернуть, увидеть, как чёрный зверь медленно заползает во двор, крадётся едва шелестя колесами, и двигатель его тихо порыкивает.
Даёт двигаться вперед.
Приближаться.
И костяшку пальца, когда он равняется с нами и останавливается на миг, словно замечая, пришлось закусить. Зажмуриться и тяжести Димкиного тела, что не дала вскочить и броситься прочь, порадоваться.