– Почему к вам, Федор Николаевич?
– Потому что мы с ним дружим, можно сказать, с пеленок. Я, Дмитрий Марков и Глеб Голод.
– Василий Голод, Глеб Голод… не родственники случайно? Фамилия не из распространенных.
– Да, сводные братья, но это – их история, к нашей отношения не имеет, – отрезал Мутерперель.
– Ну, ладно, – слегка обиделась на неласковый ответ Берта.
– Продолжаю… Троих мы закрыли сразу: Фетисова, Стоцкого и Осокина, который на то время все еще квартировал у вашей мамы. Сердобольная Аглая никак не могла решиться на то, чтобы указать на дверь давно уже надоевшему ей сожителю. Так, Аглая Андреевна?
– Такие подробности можно и опустить. – Мать посмотрела на Мутерпереля с укором.
– Я лишь хочу сказать, чтобы было понятно вашей дочери – вы к делам Осокина отношения не имели, терпели его из жалости. Но арест и обыск состоялись в вашей квартире, так как другого убежища Осокин не имел.
– А где он сейчас? – Берта и сама не поняла, зачем задала этот вопрос: что ей до того Осокина?
– Бомжует, – коротко ответил майор.
Берта кивнула, давая понять, что вопрос для нее закрыт.
– Аглая Андреевна, расскажите дочери, что произошло после того, как закончился обыск и мы ушли. О визите Дмитрия не забудьте.
– До его прихода, когда я убиралась, позвонил какой-то человек и пожелал мне сдохнуть. Потом, правда, пояснил, что имел в виду – молчать, как мертвой.
– Да, похоже по градусу наглости на Василия Голода… Испугались сильно? Почему не позвонили нам?
– А вы, Федор Николаевич, мне тогда ясно дали понять, что подозреваете меня в сговоре с Осокиным. Еще и повестку оставили.
– Вы ошиблись, я уже говорил. Осокин еще при аресте заявил, что вы ни при чем. И обыск ничего не дал: пустые бланки векселей, заполнить которые, а позже и обналичить в банке должен был Дмитрий, мы нашли в квартире Стоцкого. Когда Дмитрий пришел к вам?
– Поздно, около двенадцати.
– Как же вы решились открыть дверь незнакомому мужчине?
– А что, Дима вам не рассказал? Вы же друзья? Или не доверял полностью? Ладно, извините. Я ждала соседку, тетю Веру, сама просила ее зайти, потому что складывала в чемодан вещи, собираясь бежать. Да, меня напугал этот звонок, и вы, простите, тоже. Я решила уехать в Ригу, в родительскую квартиру, а ключи от этой оставить тете Вере. Кстати, ее дочь Надя до сих пор присматривает за квартирантами. Она единственная в Самаре, с кем я поддерживаю связь.
– Каким образом?
– Раньше звонила ей с Главпочтамта Краснодара раз в месяц. Последние годы – по мобильному. А что, это так важно?
– Вернемся к визиту Дмитрия, – не ответил на вопрос мамы майор. Берте даже показалось, он немного смутился. Но, наверное, показалось…
– Я отперла замок, будучи уверенной, что за дверью тетя Вера. Дмитрий втолкнул меня в глубь прихожей, захлопнул дверь и зажал рукой рот, чтобы не заорала. А потом заговорил. Ему удалось убедить меня, что он мне не враг. Когда пришла тетя Вера, он спрятался в ванной комнате. Кстати, она была уверена, что я уезжаю в Ригу, и тем самым направила того мужика, который на следующий день расспрашивал обо мне, по ложному следу. Еще одна бабушкина приятельница подтвердила, что я еще утром с дорожной сумкой села в такси. Больше он у них во дворе не появлялся.
– Это был адвокат Голода.
– Я надеюсь, подробности проведенной с Дмитрием ночи я не должна расписывать? – с сарказмом задала мать вопрос майору, тот отрицательно мотнул головой, но Берта насторожилась.
– Что за ночь, мам? Прямо ночь-ночь? Любовь и все такое? – бестактно перебила она ее, уже готовую продолжать повествование.
– Господи, Берта, ну, какое это сейчас имеет значение? Тем более для тебя!
– Мама, я хорошо считаю в уме. Федор Николаевич несколько раз называл год твоего бегства – девяносто шестой. И было это летом, так? Я родилась одиннадцатого декабря. Как так-то? Значит, мой отец не Лев Лапин? И даже не Дмитрий Марков. А кто же? Осокин, больше некому… Как его там звали? Стас? Значит, я – Станиславовна на самом деле… забавно.