– Вернулась? – спрашиваю я Хантера. – Я никогда в жизни здесь не была.
Он наблюдает за мной, отталкиваясь от стены:
– Он просто имел в виду то, что ты приехала.
Направляясь к входной двери, он наконец оставляет меня одну:
– Я ухожу. Моя помощь тут больше не требуется.
Я остаюсь на том же месте, рассеянно глядя на дверь. Что происходит? Сильно сбитая с толку всем, что произошло в моей жизни за такой короткий промежуток времени, я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, вытаскиваю альбом для рисования и сажусь за стол. Взяв со стола пульт, я нажимаю PLAY на своем проигрывателе. Затем я прижимаю карандаш к краю чистой белой страницы и начинаю рисовать.
Стук в дверь заглушает музыку и отрывает меня от рисунка.
Бум-бум-бум.
– Мэди!
Отодвигая стул, я смотрю на будильник, который стоит на прикроватной тумбочке. Черт! Сейчас 17.30. Я рисовала ровно три часа без перерыва. До смерти мамы я делала так по меньшей мере трижды в неделю, если не чаще, но после ее смерти мне стало гораздо труднее заниматься творчеством. Музыка всегда была для меня отдушиной, а зарисовки – чем-то личным, чем-то, что мы с мамой делали вместе.
Открыв дверь спальни, я вижу на пороге Татум.
– Мне так жаль, – бормочу я. – Я немного увлеклась своим рисунком.
Татум проходит мимо меня, сжимая в одной руке книгу в мягкой обложке, а в другой – розовую спортивную сумку:
– Я вижу.
Она указывает на мою голову, имея в виду растрепанный пучок, нелепо покосившийся на правую сторону.
– Эй! – я хихикаю, указывая на кровать. – Это еще ничего. Тебе стоило бы увидеть их утром.
Это правда, потому что моя утренняя прическа не поддается никаким описаниям. Мои волосы густые и длинные и вдобавок завиваются в естественные упругие волны, доставшиеся мне благодаря маминым испанским корням.
– Да ладно тебе.
Я с подозрением оглядываю Татум:
– А где твоя пижама?
Она с улыбкой смотрит на меня, вытаскивая пачку конфет:
– В сумке.
Я наклоняюсь, выхватывая сладости из упаковки, и иду к своему шкафу, вынимая хлопковые пижамные шорты и легкую майку:
– Я приму душ. Когда я вернулась, то не успела привести себя в порядок.
– О, – Татум с притворным трепетом прижимает руки к груди, – ты прихорашиваешься для меня, да?
– Еще чего! – усмехаюсь я, направляясь к ванной.
Приняв душ, я быстро чищу зубы, на случай если засну во время просмотра фильма, и запираю дверь со стороны Нейта.
Вернувшись в комнату, я в замешательстве смотрю на гору сладостей у ног Татум.
– Матерь б…
– Что? – невинно спрашивает она. – Ты недооценивала мое пристрастие к сладкому?
Я смотрю на чизкейк, картофельные чипсы, M&M, глазированные пончики, мармеладных мишек и газировку.
– Я думаю, после этого нас обеих ждет диабет.
Татум бросает горсть M&M в рот.
– Возможно.
– Я пойду и принесу ложки. – Щелкаю я пальцами в сторону чизкейка.
Оставив ее один на один со сладостями, я спускаюсь по лестнице и бегу на кухню, качая головой в такт мелодии «Simple Man» Lynyrd Skynyrd – она застряла у меня голове после рисования. Сжимая в руке две ложки, я вылетаю с кухни, но останавливаюсь у подножия лестницы и осторожно заглядываю в гостиную, где на большом диване снова сидят все парни.
Нейт откинулся на спинку, прикрывая рукой рот, но морщинки вокруг его глаз выдают то, как сильно он пытается сдержать смех.
– Что? – огрызаюсь я на него, игнорируя остальных ребят. Боже, он меня раздражает.
Он качает головой:
– Ничего такого.
Мои глаза сужаются:
– Ага, конечно.
Я смотрю налево и вижу Бишопа, раскинувшего руки на кресле. Темная футболка облегает его фигуру во всех нужных местах, а джинсы небрежно сидят на бедрах. На ногах у него белые Air Force, и к моменту, когда я успеваю полностью изучить его взглядом, выражение его лица меняется. Я снова вижу его обычную стервозную физиономию, которую, стоит заметить, он делает просто профессионально.
– Разве вам больше негде встретиться? Почему именно здесь? – я наклоняю голову, глядя на парней.
– Успокойся, котенок. Я работаю няней, так что нам приходится здесь оставаться, – Нейт делает паузу, его ухмылка становится шире. – Если, конечно, ты не захочешь куда-нибудь поехать с нами.
Я оглядываюсь на Бишопа и вижу, как его взгляд, все еще направленный на меня, темнеет. Эйс почему-то раздраженно одергивает Нейта.
– Во-первых, – спокойно говорю я, – никогда больше не называй меня котенком. Или я тебя пристрелю.
Я делаю паузу, внутренне посмеиваясь над его изменившимся выражением лица. Наверное, это было не очень хорошо, особенно учитывая, что все они считают меня сумасшедшей из-за случая с мамой.