Разумом Анабелла все понимала, но сердце звало ее еще раз прикоснуться к нежным рукам матери и поцеловать ее в глаза, прежде чем они закроются навеки.
Вопли беснующейся толпы не достигали сознания девушки. Она, окаменев, смотрела на то, как палач в черном балахоне с капюшоном и маске рывком поставил мать на ноги. Анабелле хотелось сорваться с места и броситься прочь, не разбирая дороги, но она не могла пошевелиться. Она ждала чуда… или чьей-то неожиданной помощи… Прекрасно понимая, что помощи ждать неоткуда, она, тем не менее, надеялась на нее всей душой.
Палач взял в руки веревку. Затем жестом заставил Фебу приблизиться к нему и накинул петлю ей на шею. Анабелла перестала дышать, словно петля сдавила ее собственное горло.
«Господи, – взмолилась она, – спаси ее. Будь милосерден, прости и спаси ее!»
Палач спустился с повозки на землю. Норвудский шериф громогласно прочитал приговор и спросил, не желает ли Феба Тейлор сказать свое последнее слово.
От ее тихого «нет» притихшая было толпа вновь возмущенно взревела: горожане хотели услышать долгое и обстоятельное покаяние во всех прошлых грехах преступницы и теперь были недовольны. Как это? Добропорядочных граждан лишают развлечения!
Палач еще глубже надвинул черный капюшон и взял под уздцы впряженную в повозку лошадь. Он рванул лошадь вперед. Повозка дернулась с места, Феба Тейлор несколько раз переступила и… ноги ее лишились опоры.
Анабелла закрыла глаза, в наступившей тишине было слышно, как скрипит виселица под тяжестью раскачивающегося тела. Анабелла не зарыдала и даже не вскрикнула – она чуть слышно молилась:
– Господи, сделай так, чтобы веревка оборвалась! Дай ей остаться в живых. Они не станут казнить ее во второй раз. Они поймут, что это твой знак, Господи. Дай ей выжить, и я обещаю всю свою жизнь служить Тебе. Спаси ее, Господи, умоляю Тебя!
Она не замечала, что говорит все громче и громче, уже перекрывая звонким голосом возобновившийся шум толпы. Чэрити и мистер Вудфилд подхватили ее под руки и повели, испуганно озираясь по сторонам и бормоча невнятные объяснения.
Не открывая глаз, Анабелла молитвенно сложила перед собой руки и упала на колени, вскрикнув:
– Господи, не дай ей умереть! Господи!
Чэрити и мистер Вудфилд пытались поднять ее.
Служанка шептала ей на ухо:
– Пойдем отсюда. Ради всего святого, встань и иди. Господь принял ее. Она там, откуда не возвращаются. Идем!
Пророкотал недалекий гром, и Анабелла открыла глаза. Быть может, Господь подает ей знак?
Она увидела виселицу, и громкий стон вырвался из ее груди. Анабелла встала и отвернулась, чтобы не видеть душераздирающего зрелища.
Веревка выдержала.
Сердце девушки окаменело. Она готова была возненавидеть весь мир, мир боли и несправедливости, проклиная мужчин, от которых все страдания! Все! Но по крайней мере один из этих негодяев сполна ответит за муки несчастной матушки… О да, ее отца ждет страшная расплата!
2
Твои распущенные волосы и небрежные одежды мне во сто крат милее любых ухищрений и соблазнов, что удивляют глаз, но не задевают сердце.
Лондон,
Новогодний вечер
1668 года
«Разрази гром всех дураков!»
Начался третий акт пьесы Драйдена «Мартин-непутевый», и шум в помещении, где находилась площадка для игры в мяч, на время затих. Зал, расположенный в Линкольнс Инн Филдс, был мал и тесен, но тем не менее использовался труппой герцога Йоркского с 1660 года, когда вновь были открыты театры. Ходили слухи, что сэр Уильям Д'Авенант, которому принадлежал патент, намеревается построить новое здание, но слухи пока оставались только слухами.
Пока же актерам герцога приходилось мириться с теснотой. Партер, заставленный покрытыми изумрудно-зеленой тканью скамьями, был переполнен. Там сидели молодые щеголи, театральные критики, самые смелые из светских дам и изрядное количество женщин в полумасках, жаждущих провести вечер с каким-нибудь щеголем. В ложах первого яруса по обе стороны партера находились в основном светские дамы. Королевские ложи выходили прямо на сцену, где и разместился соизволивший посетить театр Карл II в окружении придворных. Ложи второго яруса предназначались для мелкопоместных дворян. На галерке толпились простолюдины, но из зажиточных – ведь билеты стоили в те времена недешево.
Оба лондонских театра посещались преимущественно титулованными особами и придворными, а посему и королевская, и герцогская труппы, державшие патент на представления, лезли из кожи вон, чтобы заполнить зал. В борьбе за зрителя они еженедельно, а то и дважды в неделю ставили новые спектакли. А когда и это перестало помогать, они придумали новую уловку – приглашали красавиц-актрис для завлечения щеголей, которые каждый вечер готовы были лицезреть любое смазливое личико.
В этот вечер все взоры были обращены к актрисе, с презрительным высокомерием произнесшей первую реплику. Колин Джеффри, маркиз Хэмпден, следил за ней из ложи первого яруса с особым интересом. Он взглянул в программку, чтобы узнать кто же это, и прочитал: «Роза – Анабелла Мейнард».