- Тебе всего шестнадцать.
- Почти все мои друзья начали в тринадцать-четырнадцать. Все равно. Все равно я теперь никогда не пойду с мужчиной. Не хочу. - Я остановилась, не потому, что ждала ответа, просто нужно было удержат слезы. - Потому что я в тебя влюбилась. Пожалуйста, не надо смеяться или успокаивать. Или говорить, что это пройдет. Не пройдет. Я тебя люблю. - Мой голос был спокойным, приятно было это сознавать. - Я знаю, что ты не любишь. Не умеешь любить. Я знаю, что мы все, как ломтики пирога - не надо, взмолилась я, почувствовав, что он затрясся в беззвучном смехе. - Но у нас с тобой меньше двух дней, потом вернется мама, а Египтия захочет тебя обратно. Я не знаю, готова я или нет, но, пожалуйста, сделай меня женщиной. Я ведь не похвастаться этим хочу и не избавиться кое от чего, будто ногти обстричь, и не от скуки. А потому... потому... - я замолчала и потерлась о него щекой. Его длинные пальцы гладили меня по голове и прижимали к себе. Я знала, что на этот раз попала в точку. Он мог если не доставить мне телесное удовольствие, то хотя бы принести успокоение. Он мог мне помочь. Вспомнить свою функцию. Его ласка передалась мне, сила и ласка. Пусть я его не знала - он был непознаваем, - но я доверилась ему.
Я медленно поднялась с пола и протянула ему руку, он взял ее, встал с кресла и посмотрел на меня. Глаза его были полны нежности и сатанинской радости. Именно сатанинской и именно радости.
- Я люблю тебя, - сказала я, встретившись с ним взглядом.
- Я знаю, - отозвался он. - Ты произнесла это в квартире Кловиса у окна.
- Ты слышал? Ведь я даже не шептала...
- Я видел твое отражение в стекле. Как и ты мое. Движение губ.
- Ну... тогда ты знаешь. Я не хотела, я боялась это говорить. Случайно вырвалось.
- "Я люблю тебя", сказала она случайно. - Не бойся говорить это. Насколько я знаю, ты первый человек, который меня полюбил.
- Но ведь...
- Да, ко мне тянулись. Отдавались. Но не любили.
- Только не надо смеяться надо мной, ладно?
- Что ты, Джейн?
- А может быть, - сказала я, - ты сможешь обойтись без моих инструкций? А?
- Хорошо, - согласился он.
Он притянул меня в свои объятия. Так увлекает за собой откатывающаяся от берега волна. Неумолимо. Головокружительно. Упругость губ, их влажность - все как у человека... только ощущения при поцелуе совсем другие. Потом он поднял меня на руки, будто я ничего не весила, и понес в лифт.
Я не Египтия. Я не хочу вдаваться в подробности. Я и боялась и нет: Я ликовала и была переполнена отчаянием. Его нагота ослепила меня, хотя когда-то давно Деметра выясняла, что знакомство с мужской наготой было заложено в зрительных нервах, которые она для меня выбрала. Но он был потрясающе красивый и серебряный, а в паху горел огонь. Почему считают мужской член безобразным? Сильвер был весь красивый. А я... я была неловкой, но его мягкость и бережность вскоре не оставили от этого и следа. У меня не было ни слезинки, ни кровинки. Я не была даже поранена. Его волосы скользили по мне, словно набегавшие волны. Металл совсем не чувствовался, если не смотреть. Наощупь - настоящая кожа, но кожа идеальная - ни шероховатости, ни царапин. А когда я, преодолевая смущение, сказала: "Извини, но по-моему, я не могу, ну, в смысле, кончить", почти сразу же напряжение внутри стало расти, накатили волны экстаза, я прильнула к нему и перевела дух только тогда, когда они схлынули.
Он продолжал меня обнимать, и я сказала:
- А как же ты?
- А я - нет.
- Но... ведь... ты же...
- Мне это не нужно. - Улыбки не было видно в темноте, но она слышалась в голосе. - Я могу изобразить, если хочешь. Мне это часто приходится делать.
- Нет. Со мной не изображай. Никогда. Пожалуйста.
- Значит, не буду.
Астероид проделал дырку в шторе. Я заснула. Потом проснулась, и он лежал рядом, обвив меня руками и закрыв глаза, как будто спал. Когда я шевельнулась, он открыл их, мы посмотрели друг на друга, и он сказал: - Ты красивая.
Я не стала спорить, тем более что он, пожалуй, был прав. По крайней мере, в тот момент.
Моя радость была его радостью. Дура я была, когда говорила, что он не умеет любить. Он может любить всех. Он и есть любовь.
Утром мы вместе встали под душ.
- Тебе это действительно нужно?
- Городская грязь ни для кого не делает исключений, - сказал он, намыливая волосы под зеленым водопадом. - Не беспокойся. Я абсолютно нержавеющий.
Он позавтракал вместе со мной, чтобы доставить мне удовольствие. Ел он совсем как молодой парень, который, экономя время, глотает, не прожевав.
- Ты можешь чувствовать вкус?
- Могу, если приведу в действие нужные схемы.
- Забавно, - сказала я и хихикнула.
Мой смех его заинтриговал, и он пустился во все тяжкие. Подражал каким-то идиотским голосам, пел нелепые песни, отпускал игривые шуточки, и я ничего не могла с этим поделать.
Один из космонавтов пришел прибраться на столе, и я в смущении замолчала: они были так непохожи. Космонавт подал мне маленький поднос с витаминами и капсулами физического совершенства. Я должна была их принять. Но забыла.
Мы вернулись в постель. Когда экстаз схлынул, я снова заплакала.
- Тебе должно быть так противно, - рыдала я.
- Разве я выгляжу так, будто мне противно?
- Ты играешь. Это часть твоей роли. И еще говоришь, будто я красивая.
- Ты красивая. У тебя кожа, как крем.
- Ну да.
- А глаза - как раковины каури, в них все цвета моря.
- Нет, я некрасивая.
- Красивая.
- Ты это всем говоришь.
- Каждый красив по-своему.
Я вылезла из постели, подошла к зеркалу и принялась рассматривать себя, поднимая над головой волосы, широко открывая глаза. Он лежал на простынях, улыбаясь, как сонный лис.
- А с Египтией, - нахально спросила я, - ты изображал оргазм?
- Много-много раз, - ответил он таким уныло-ироничным тоном, что я опять рассмеялась.
В следующий раз, когда мы занимались любовью, экстаз пронзил меня, как копье, я закричала и была этим поражена.
Телефон возле моей кровати замурлыкал около полудня. Я отключила видео и сняла трубку. Видео в данном случае совершенно ни к чему.
- Плохие новости, - сказал Кловис.
- Это не я. Здесь таких нет.