Я колебалась возле телефонной будки, ожидая под дождем, когда выйдет женщина, и я смогу войти туда и закрыть за собой дверь. Наличных у меня осталось не больше десятки. За квартиру заплатить не хватит. Но чтобы позвонить матери - более чем достаточно. Опуская монеты и нажимая на кнопки, я думала : ведь она так занята, ее там может не быть, а потом решила: она там. Она сидит и ждет этого звонка. Ждет моего голоса, неистовых рыданий и слов: "Мама, мама, помоги мне!"
Я уже не чувствовала страха, только тоску и усталость. В конце концов, так ведь оно и есть, разве нет? Я звонила, чтобы просить у нее помощи, прощения, чтобы умолять, заклинать.
Я прислонилась лбом к холодному влажному стеклу, которое потрескалось от брошенного снаружи камня.
В этой части города не было видео. Она не могла посмотреть на меня. Я не знала, это хорошо или плохо. Я начала считать звонки. Она заставила меня ждать двадцать гудков, прежде чем включила автоответчик, который, когда предоставлен самому себе, отзывается после двух.
- Доброе утро. Простите, кто говорит?
- Джейн, - сказала я. Капли дождя падали на мои губы, и я пробовала их на вкус, как тогда свое имя. Джейн. Грань кристалла, звук дождя, падающего на гладкую поверхность мрамора, стройная цепочка...
- Подожди, пожалуйста, Джейн. Я соединю тебя со студией Деметры.
Мое унижение достигло предела, я была опустошена. Наконец, я услышала ее голос. Он был вежливо-теплым, почти приветливым. Он сказал:
- Привет, Джейн. - Как лифт.
Я вцепилась в трубку так, что она, казалось, сейчас растает в руке, как воск.
- Привет, мама, - сказала я. - Замечательная погода, правда? Пауза.
- Я уверена, дорогая, - сказала она, - что ты позвонила мне не для того, чтобы поговорить о погоде.
Я гордо улыбнулась своему тусклому отражению, разделенному трещиной напополам.
- О, именно для этого. И еще поздороваться. Привет, мама.
- Джейн, будь благоразумной. Твои недавние поступки носят довольно необычный характер, и это совсем не похоже на тебя. Надеюсь, с возрастом это пройдет.
- Мама, - сказала я, - Мне шестнадцать лет. Не двадцать шесть. Не девяносто шесть. Шестнадцать.
- В самом деле? Тогда почему ты ведешь себя, как шестилетний ребенок?
Я вздрогнула. Все-таки я вытащила ее на разговор. Она вернула мне удар, ловко, спокойно и решительно. Моросил дождь. Я ощущала запах жареного лука, мокрого тротуара и... "Лаверте". Будка наполнилась ароматом "Лаверте".
- Я действительно позвонила тебе только для этого, - проговорила я, чтобы сказать, как я счастлива.
Мои глаза были полны слез, я пыталась удерживать их в себе, но они все равно просачивались.
- Я уверена, что на самом деле ты, дорогая, позвонила мне, чтобы спросить, почему закрыт твой месячный кредит.
На меня нахлынула волна дьявольского триумфа.
- Как, - спросила я, - разве?
Она мне не поверила. Она знала, что говорит правду, а я - обманщица. Но все же об этом пришлось сказать ей, а не мне.
- Да, Джейн, - терпеливо сказала она. - Твой счет заморожен. Бессрочно. Или пока я его не разморожу.
Я стояла и смотрела, как идет дождь. И рисовала кролика на треснутом стекле, покрытом паром.
- Джейн? - твердо произнесла она.
- Мама, а почему ты назвала меня Джейн? Я хочу сказать, а почему не Прозерпиной? Ведь по легенде это дочь Деметры, так? Ты не думала, что я буду очаровательной, как Прозерпина, а, мама?
- Ты где? - спросила вдруг мать. Это была хитрость. Она думала, что я сболтну, где живу.
- В телефонной будке.
- А где будка? Слишком поздно, мама.
- Будка на улице, а улица в городе.
- Джейн, - проговорила она, - ты принимала какие-нибудь незаконные препараты?
- Нет, мама.
- По-моему, дорогая, ты не вполне ясно представляешь себе ситуацию. Твоя карточка отныне не действует. Больше нет законных способов, которыми ты могла бы добывать деньги. Думаю, стоит объяснить тебе, если ты намереваешься это сделать, что найти какую бы то ни было работу для тебя невозможно. Начать с того, что тебе понадобится трудовая книжка. Прежде, чем выдать ее, любое бюро по трудоустройству посмотрит отпечаток тела, проверит его и обнаружит, что ты - дочь богатой женщины. Естественно, меня спросят, согласна ли я тебя содержать, я отвечу, что, конечно, согласна: ты мой единственный ребенок. Тебе придется вернуться домой исключительно из-за отсутствия жизнеобеспечения.
- Однажды ты говорила, - пробормотала я, - что мне следовало бы найти работу в городе, чтобы оценить, какую борьбу ведут бедняки за выживание.
- С моего согласия, не забывай об этом. И никак иначе.
В будке было тепло, так тепло, что кролик растекся по стеклу.
- Все, что тебе нужно сделать, - продолжала мать, - это зайти в любой банк, назвать себя, и ты получишь нужную сумму для проезда домой.
- Домой, - проговорила я.
- Домой. Я уже заново обставила твои комнаты. Ты прекрасно знаешь, что я никогда ни словом не обмолвлюсь о том, в каком состоянии ты их оставила.
Я разразилась смехом.
- Мама, ты не оставила мне никакого выбора, кроме того как стать воровкой. Придется ограбить магазин или стащить у кого-нибудь бумажник.
- Пожалуйста, не остри, Джейн, это глупо. У тебя истерика. Что ж, может быть, я смогу понять, что тебя побудило это сделать, мы все-таки пока еще мать и дочь. Только мое беспокойство за тебя заставляет меня настаивать на твоем возвращении домой, ведь ты совсем не знаешь реальной жизни. В глубине души ты понимаешь, Джейн, что это правда и что я думаю только о тебе.
Штамп. Не бойся штампов, Джейн, если они выражают то, что ты хочешь сказать. В будке было душно, нечем дышать. Я непроизвольно поднесла руку к горлу и нащупала полицкод.
- А мой полицкод еще действует, мама?
- Да, Джейн, - сказала она. - И будет действовать еще три дня. А потом я заберу твой отпечаток из окружного компьютера.