Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими.
– Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось.
– Я говорил тебе об этом.
– Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю.
– Об этом я тебе тоже говорил.
– Да разве ты можешь об этом знать?! - закричала я.
– Я все о себе знаю.
– Да ну?
– Иначе я не мог бы функционировать.
– Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю.
Он терпеливо смотрел на меня.
– Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать тебе приказы?
– Не обязательно приказы. Скорее инструкции.
– Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели?
– Все эти инструкции я уже знал.
– Откуда?
– А как ты думаешь?
И это, скажете, не человек?
– Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту?
– Да.
– Зачем ты навязался на мою голову?
– Ты говоришь так, будто жалеешь об этом.
– Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. - Что я такое говорю? Почему не могу остановиться? - Ты мне не нужен. Я ошиблась.
– Мне очень жаль, - тихо произнес он.
– Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить?
– Да.
– Ты хочешь всех сделать счастливым? - воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло? - Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос?
Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи.
– У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он. - Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь.
– Это ты, - проговорила я. - Это ты.
– Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки.
– Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я.
– Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не первая у меня.
– Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель?
– Естественно.
– Да что же тут естественного? - Я вырвалась из его рук.
– Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он.
– Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить.
Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька.
– Моя спальня наверху, - сказала я. - Иди за мной.
Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного поколебавшись, протянула один ему.
– Напрасные расходы, - сказал он.
– Я хочу думать, что ты человек.
– Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек.
– Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли-вой.
Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний просвечивали сквозь штору.
– А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей цветосущности. И будем заниматься любовью.
– Нет, - сказал он.
Я остановилась и взглянула на него.
– Нет? Ты же не умеешь говорить "нет".
– Мой словарь богаче, чем ты думаешь.
– Но...
– Нет, потому что ты не хочешь меня, вернее, твое тело не хочет, это еще важнее.
– Ведь ты должен мня осчастливить, - возразила я.
– Насилие тебя счастливой не сделает. Даже если ты о нем просишь.
Он поставил стакан, отвесил мне поклон, будто дворянин в старинных фильмах, и вышел.
Я осталась стоять с разинутым ртом посреди комнаты. За шторами сверкало и гремело. Он снова стал играть на пианино. Ситуация была чудовищная. В таком тягостном положении я еще ни разу не оказывалась. Что ж, я это заслужила.
Слегка опьяневшая, я сидела у себя, слушая его музыку. Временами, когда я остаюсь одна, я пытаюсь играть на пианино, но у меня так плохо получается. А он играл виртуозно, играл целый час. Знакомые вещи, незнакомые. Классические, модернистские. Как будто в Перспективе горел свет, хотя я и не могла этого видеть. Послезавтра вернется мать. Объяснение будет тяжелым. Тяжелым, как тучи за окном. У меня есть только сегодняшний и завтрашний день, а я все испортила.
Я приняла душ, вымыла волосы и подставила голову под автосушилку. Потом стала примерять одно платье за другим, но ни одно меня не устраивало. Наконец я влезла в черные джинсы, слишком тесные (хотя теперь я этого не чувствовала, ведь я почти ничего не ела сегодня, а завтра мне как раз надо было принимать капсулы Венеры Медийской), и надела шелковую рубашку, подаренную Хлоей и которую я еще не надевала, так как не понравилась Деметре.
Пианино надолго замолчало. Было около шести, гроза ушла. Голубой закат залил небо и Перспективу, но его там не было. Он куда-то исчез.
Я говорила, что владеет им Египтия и что я отошлю его обратно. Мог ли он уйти? Может ли робот принять такое решение? Я вышла из Перспективы, лифт был на антресолях, а не в фойе. Кровь во мне заволновалась, я не могла вынести неведения. Я вернула лифт и спустилась. Он был в библиотеке, в кресле с высокой спинкой рядом с балконом. Горела лампа. Он читал. Свет ему, значит, все-таки нужен, хотя на каждую страницу он тратил не больше пятнадцати секунд.
Я робко вошла в библиотеку, приблизилась к нему, спустилась на пол перед креслом и прислонилась головой к его колену. Оно казалось совсем настоящим. И рука, которая начала поглаживать мои волосы, тоже была настоящая.
– Привет, - сказал он.
Никакого недовольства, само собой. Меня же раздражала его невозмутимость.
– Послушай, - тихо сказала я. - Я хочу все объяснить. Я на тебя смотреть не буду, а вот так прислонюсь и буду говорить. Я немного опьянела и поэтому так размякла. Это ничего?
– Все хорошо, Джейн, - сказал он. Я закрыла глаза.
– Я очень глупая, - снова заговорила я. - И жуткая эгоистка. Это потому, что я богатая и не знаю настоящей жизни. Я спрятана от нее. Поэтому всегда делаю кучу ошибок.