– Мама, Кловис заплатил за эту вещь, а теперь я не могу ей пользоваться. Ты не могла бы послать ему сегодня денежный ордер?
– Сколько это стоит?
Я развернула квитанцию и бесстрастно назвала сумму.
Голос матери тоже стал бесстрастным.
– Это слишком дорого, милая.
– Боюсь, что да. Но мы же можем заплатить, разве нет? Или мы не богатые люди?
– Раньше ты такого не делала, Джейн. Что это за вещь? Машина?
– Это усложненный особый образец робота.
– Понятно. Робот.
– Он умеет играть на пианино.
– При такой цене следует ожидать чего-то подобного.
– И еще, мама, дело в том... я уже давно об этом думаю... я бы хотела... ну, в общем... - Не надо раздувать, Джейн, Джеен, Джеин. - Мне бы хотелось иметь собственную квартиру в городе. Хотя бы на несколько месяцев.
– Еще и квартиру.
– Я же не ребенок, мама. У всех моих друзей есть свое жилье.
– У тебя есть собственные комнаты.
– Это не одно и то же.
– Эти комнаты и все, что в них находится, принадлежат тебе, Джейн, как если бы это была твоя квартира. Ты можешь делать в них все, что хочешь. Полная свобода. Даже лучше, чем если бы ты имела свою, где пришлось бы выполнять обязанности по дому.
– О... я...
– Ты ведь действительно еще дитя. Как ты собираешься справляться с повседневной домашней работой? Ты хоть понимаешь, что от нее никуда не деться? Даже в полностью автоматизированной квартире нужно за всем следить. А ты не... Джейн, мы обсудим это, когда я вернусь домой.
– Я купила робота, чтобы он мне помогал.
– Да. Ты очень последовательна в своих поступках.
– Как ты заплатишь Кловису?
– Дорогая, ты, кажется, пытаешься мной командовать. И сама, я уверена, понимаешь, что это не очень умно с твоей стороны.
– Мама, ну пожалуйста.
– Я должна идти, дорогая. Увидимся завтра вечером и обо всем поговорим. Почему бы тебе не записать все на пленку? Ты выражаешься гораздо яснее, когда успокоишься и поразмыслишь. Спокойной ночи, дорогая, спи крепче.
Линия отсоединилась, и видео погасло.
Я дрожала, сыпала проклятиями и грызла простыню.
Завтра придется снова через все это пройти, и она одержит верх. Все так глупо. С матерью же невозможно воевать. Египтия с пятнадцати лет имеет полный доступ к состоянию своей матери, а месячный лимит установлен ей только потому, что иначе бы она перерасходовала и не накопленные еще средства. Но лимит-то ее - двадцать тысяч И.М.У. в месяц. У Кловиса, насколько я знаю, вообще нет никакого лимита. У Хлои и Дэвидида тоже, хотя они довольно бережливы. А у Джейсона и Медеи, которые все еще живут вместе с родителями, есть собственный дом на морском берегу в Кейп-Энджеле и Ролле-Амада с кнопочным щитком. А деньги они достают либо подделывая подпись отца, который еще не разу этого не заметил, либо используя одну из шести своих кредитных карточек, каждая с двухнедельным тысячным лимитом, а то и в магазине прихватят, что плохо лежит.
А у меня? Тысяча в месяц. Хотя раньше этого хватало с лихвой.
С лихвой, потому что всю одежду мне покупала мать. Даже постельное белье, даже мыло... я дико озиралась по сторонам. У меня было все, что могло понадобиться, и даже больше. Я должна быть ей благодарна. Мой взгляд остановился на вульгарной - с моей точки зрения - антикварной лампе, пятнистой, как пантера. Мать не жалела на меня денег. Одни ковры стоят многие тысячи...
По коже поползли мурашки. Что-то щелкнуло в голове.
– Нет, - громко сказала я. - Нет, нет...
Я представила Сильвера, которому я хотела дать другое имя, да так и не дала. Он шел по тротуару, оборачиваясь и провожая взглядом пролетевший флаер. Я вспомнила его лицо на фоне темного неба, когда он стоял на балконе перед тем, как во второй раз меня поцеловал. Я почувствовала, что он держит меня в объятиях, а меня пронзает копье. Я вспомнила камеру, его обнаженные механические нервы. Я будто наяву видела, как Кловис и Египтия не могут его поделить между собой.
Я встала с кровати, как лунатик. Вспомнив о матери, я хотела было надушиться "Лаверте", но моя кожа до сих пор пахла только им, его запах заглушил бы даже аромат духов.
– Хорошо, - сказала я. - Почему бы и нет? Раз это все мое.
Нужно самой принимать решения, сказала она однажды, когда я спросила у нее, что мне делать.
– Да, мама. Я как раз собираюсь сама принимать решение.
Самоохлаждающийся графин снова был полон вина, и я выпила немного, а потом позвонила в Каза-Бьянку, самый большой и дорогой комиссионный магазин в городе.
Едва сознавая, что делаю, я пригласила их представителя в Чез-Стратос, чтобы оценить содержимое моих комнат. И у богачей бывают трудные времена, когда они распродают вещи, но ассистенты-люди в Казе, с которыми я говорила, все же немало удивились - и оживились, предвкушая наживу. Конечно, они надуют меня. Я смотрела на квитанцию Э.М. на буквы С.И.Л.В.Э.Р. и на цену. Ничего, хватит. И еще останется на какую-нибудь захудалую квартирку. А на тысячу в месяц худо-бедно проживу, если экономить.
Сознавала ли я, что делаю? По спине катился ледяной пот, в голове стучало, слегка подташнивало. Но я выпила еще вина, оделась и напудрила лицо, чтобы установить барьер между собой и тем, кто придет из Казы. Потом я проинструктировала лифт, и он сказал: "Привет, Джейн. Да, Джейн, я понял".
Представительница явилась через час, очень проворная, лет сорока без омоложения. У нее были длинные кроваво-красные ногти - явный просчет при ее работе. Или это для устрашения. Когда она вышла из лифта в фойе, у нее жадно забегали глаза.
– Добрый вечер, - сказала она. - Я Джеральдина из Каза-Бьянки.
– Проходите, пожалуйста. - Я вела себя, как будто она пришла ко мне на вечеринку. Что ж, я часто чувствую на вечеринках такую же скованность.
Птичья клетка подняла нас в Перспективу.
– Простите, - заговорила Джеральдина, - а остальную часть дома вы не включаете?
– Нет. Только мои комнаты.
– Жаль.
Проходя по Перспективе, она ахала от восхищения. Сквозь облака цвета индиго мерцали звезды. Астероид горел на востоке, как неземная неоновая реклама.