Амори де Брюн подтвердил:
– Она принадлежала твоей матери, но воспитавшая тебя крестьянка не была ее законной владелицей.
Фелина еще больше побледнела.
– Я... я не понимаю, что вы хотели сказать...
– Твоя мать, моя родная Фелина, была прекрасной, жизнерадостной, немного упрямой дамой, которая смогла бы обвести вокруг пальца безумно влюбленного в нее супруга. Поэтому он совершил глупость, взяв ее, вопреки предчувствию в Париж на свадьбу Генриха Наваррского, хотя она была на седьмом месяце беременности. Когда ему стало ясно, как обострилась вдруг политическая ситуация, он отправил ее вечером перед Варфоломеевской ночью назад в Нормандию, в свое имение. Но она не вернулась туда. На ее карету напали католики, все пассажиры и слуги были убиты. Кучер, которого тоже сочли мертвым, спустя несколько недель принес ужасную весть.
Никто не знал, что юной даме в последний момент удалось убежать. Лишь немногие вещи, которые держала на коленях, захватила она с собой. Среди них Часослов. Хотя ей удалось присоединиться к группе протестантов, счастье не улыбнулось ей. В лесу близ Сюрвилье у нее начались схватки. Ее спутники, опасаясь за собственные жизни, оставили женщину там. Добрая крестьянка, увидев роженицу, укрыла ее в пустом сарае. Следующей ночью на свет родилась крохотная девочка, стоившая жизни своей матери. Дама умерла, не приходя в сознание. Крестьянка с помощью местного священника похоронила незнакомку, забрав себе ее имущество. Опасаясь, что разгневанные католики не пощадят и младенца, она выдала девочку за собственную дочь, а священник окрестил новорожденную, дав ей имя Фелина. Обоим она напомнила маленького, беспомощного котенка.
Фелина уставилась на Амори де Брюна широко раскрытыми глазами.
– Откуда... вы все это узнали? – произнесли ее пересохшие губы.
– Частично из собственных горьких сведений, частично из рассказа отца Видама, у которого мы спрашивали о тебе. Девичья фамилия твоей матери была дю Рок. Маризан дю Рок. Родовой герб дю Рок изображен на первой странице.
– Маризан дю Рок?
– Ты похожа на нее, как может дочь походить на мать. Не на сестру Мов ты похожа. Та была нежной, послушной, смиренной и очень терпеливой. В отличие от Маризан, чей темперамент сочетал порывистость ветра и неукротимость бури. Однако супругой она была нежной, заботливой, такой, какую только может пожелать себе мужчина. У меня никогда не возникало желания искать себе другую!
Фелина уже не могла усидеть на табурете. Она вскочила и прижала пальцы к вискам, словно пытаясь навести порядок в мыслях и чувствах, кружившихся в голове.
Ей вспомнилась печаль, наполнившая ее при взгляде на покойную Мов Вернон. Неосознанная боль и сожаление о том, что она уже никогда не познакомится с этой женщиной. Неужели она бессознательно ощущала в своем сердце связь? Прочный союз между сестрами, не поддающийся объяснению? А как еще объяснить симпатию, возникшую с самого начала к человеку, сидящему сейчас напротив нее?
Ее вопросительный взгляд остановился на слегка квадратном впечатляющем лице под седыми волосами.
– Значит, я... Господь небесный, значит, я ваша дочь? Сестра Мов Вернон? Нет, нет... это просто невероятно!
Амори де Брюн развернул пергамент и молча протянул его ей. Фелина пробежала глазами корявые строки и определила, что это выписка из церковной регистрационной книги.
«В год 1572 после Рождества Христова, в 26 день августа месяца на свет появилась Фелина. Мать умерла во время родов. Да упокоит Господь ее душу. Жан и Бландина удочерили новорожденную».
—Твоя мать носила украшение, которое аббат Видам должен был по желанию Бландины передать в монастырь благочестивых жен, но не сделал этого. Нитку жемчуга. Поверни лунный камень по часовой стрелке.
Дрожащими пальцами Фелина исполнила просьбу. Медальон, висевший на нитке, раскрылся, и она увидела свое лицо!
Рука неизвестного художника изобразила на крохотном овале Маризан де Брюн во всем ее очаровании. Очертание губ, блеск серебристых глаз, гордая линия длинной шеи – ошеломляющее собственное отражение в зеркале.
Труднее было узнать лицо Амори де Брюна в угловатых чертах молодого мужчины, изображенного на другой створке медальона. Лес густых каштановых волос покрывал голову, а серые глаза смотрели на Фелину с непоколебимой уверенностью в себе.
Это было последним доказательством, убедившим и отца Видама, хотя жизнь оставила заметные следы на уже дряблой и морщинистой коже дворянина.
Фелина ощутила ладонью острые края медальона и подняла глаза. Будто под действием магической силы подошла она к старику и опустилась перед ним на колени. Положив на его ноги голову, она застыла в неподвижной позе, и Амори де Брюн не сразу заметил, что она плачет.
Мягким движением он заставил ее поднять лицо и вытер слезы на щеках. Однако Фелина не могла остановиться. Влага продолжала непрерывно стекать по ним. Потрясенная услышанным и увиденным, женщина была способна только всхлипывать.
– Очень надеюсь, что слезы, которые ты проливаешь, последние, – проворчал растроганный де Брюн не совсем твердым голосом. – Ведь должен тебе признаться, даже после свершившегося во время поисков псевдо-Мов чуда я не сумею полюбить тебя сильнее, чем любил уже много месяцев назад, дитя мое!
– Отец!
Возможность с полным правом и чистым сердцем назвать его так устранила смятенье и дала наконец место бурной радости. Еще понадобится время, чтобы осознать все изменения и сделать необходимые выводы. В данный момент ей достаточно оказаться в его ласковых объятьях.
– Теперь ты веришь, что нет нужды бежать из этих стен?
Он вернул ее снова в реальную действительность и тем самым вызвал тревожные вопросы, невольно сорвавшиеся с ее губ:
– А Филипп? Что он думает о случившемся? Где он? Почему избегает меня? Почему ничего мне об этом не рассказал?
На губах старика появилась снисходительная усмешка.
– Он не уверен в твоей реакции. Он вдруг задал себе вопрос, его ли самого ты любишь или только жизнь, которую он мог тебе предложить. Как Фелина де Брюн ты стала юной дамой из знатной семьи и в состоянии выбрать любого из благородных мужчин, которые вскоре упадут к твоим ногам.
– Благородная дама с ребенком от другого в своем чреве. Вы забыли о некоторых существенных деталях, отец! – произнесла она насмешливо.
– Не жди от впавшего в отчаянье влюбленного разумных мыслей, малышка. Он сражается с призраками и проклинает судьбу, позволившую тебе теперь принимать самостоятельные решения. Крестьянскую дочь Фелину он мог бы силой привести к алтарю. В Париже он не преминул мне заявить, что собирается сделать это несмотря на твои и мои протесты. Он хотел обвенчаться с тобой, еще считая твое сходство с моей дочерью простой игрой природы. Но тебе вдруг выпала удача! Даму де Брюн он не смеет завоевать насильственным путем. И теперь предполагает худшее, поэтому страдает, надеется и снова учится молиться.
– Как может он сомневаться в моей любви? Он с ума сошел!
Амори де Брюн сдержанно подтвердил справедливость ее восклицания.
– Безусловно. От тебя зависит возможность вернуть ему рассудок.
– Однако я не смогу выйти за него замуж! – внезапно вспомнила Фелина. – Я же католичка! Вся дурацкая комедия разыграна потому, что он не хотел католичку в жены!
Наверное, впервые за всю свою долгую жизнь Амори де Брюн сумел спокойно отнестись к проблеме, из-за которой во Франции вспыхнула ужасная война.
– Возможно, все мы недооцениваем великую справедливость Всевышнего. Возможно, даже я напрасно осуждал короля, для которого мир в стране стал важнее победы одной из религий. Я с удивлением начинаю понимать, что мне, в сущности, все равно, в какой церкви молится моя дочь. Важно, что она живет, что Господь по своей доброте подарит мне внука. И не думай об угрозе мадам д'Ароне. Как только утихнет моя подагра, я сам расскажу королю о той путанице, которая возникла в нашей семье. Генрих Наваррский умен и справедлив, он наверняка не станет мешать твоему счастью.