Фелина, на которую, словно могучий поток, обрушились события путешествия и первых часов пребывания в Париже, отдала себя в ее руки. Чрезвычайно благодарная Иветте за то, что не надо ничего решать самой.
Потрясенная неожиданной милостью короля, невероятной величиной столицы и роскошью королевского дворца, Фелина с трудом могла поверить в действительность происходящего.
Ловкая, энергичная парижанка, одетая в строгое черное платье, прогнала за ненадобностью двух служанок и приняла на себя руководство всем хозяйством маркизы де Анделис. Хотя ей было чуть за двадцать, она обладала уверенностью полководца и знанием всех тайн женской красоты.
– Мадам затмит всех остальных на банкете, – пообещала Иветта тоном, не допускавшим сомнений.
Затем критическим взором изучила содержимое дорожного сундука, где лежала одежда Фелины или, соответственно, Мов Вернон. С точки зрения господствовавшей тогда моды все платья были весьма скромны. Оставалось лишь надеяться на искусство портнихи, сшившей их, по крайней мере, в соответствии с фигурой.
Низенькая горничная осторожно потрогала кусок серебристого шелка, привлекшего ее внимание, и вытащила затем все сверкавшее платье. Довольная улыбка растянула ее крупный рот почти до ушей, когда она кивнула.
– Это подойдет. Сделаем из нужды добродетель, мадам! Положитесь на Иветту!
Поскольку Фелине не оставалось ничего другого, она молча наклонила голову и ограничилась тем, что слушала и разглядывала свою горничную, столь же прилежную, сколь и словоохотливую.
Привыкшая к ворчливой мадам Берте, Фелина с удивлением и интересом следила за ее речью. Немногие вопросы, заданные маркизой, вызвали искреннюю симпатию Иветты. То, что благородная дама не гнушалась разговора с простой горничной, было редким явлением во дворце.
Зрелая и опытная не по годам камеристка знала почти каждую из жизнерадостных красоток при дворе короля Генриха. По примеру своего монарха они, особенно более молодые, не слишком строго блюли мораль и верность.
Большинство благородных дам давно утратили следы невинной свежести и юности, особенно заметные у Мов Вернон. Маркиза выглядела очаровательной, сама того не подозревая, что придавало ей особую, неотразимую привлекательность.
У прекрасной Терезы непременно возникнет один из ее приступов ярости, о которых кое-что знали только слуги. В этом Иветта уже не сомневалась. Тут не требовались и осторожные намеки сестры.
Чуть утомленная, но гордая своей работой камеристка, отступив на шаг, стала рассматривать свою новую госпожу. Улыбнувшись, она молча указала той на зеркало, и Фелина доставила ей удовольствие, поднявшись со скамеечки, на которой ее причесывала Иветта, и посмотрев на себя в зеркальное стекло.
– О, Мадонна, неужели ты волшебница, Иветта? – вырвалось у нее.
– Нет, мадам, я вас только одела и причесала, остальным вы обязаны Господу Богу, – ответила та скромно, хотя и испытывала удовольствие от оказанных услуг.
Глаза Фелины восторженно разглядывали в зеркале серебристую фигуру. Иветта сознательно отказалась от модных, но тяжеловатых подушек на бедрах, и эластичная материя покоилась лишь на одной крахмальной нижней юбке, обтекая тело подобно сверкающей воде, прежде чем упасть на пол в виде короткого шлейфа. Все выглядело необычным и смелым.
Из прямоугольного выреза, мягко сбегавшего от краев плечей к середине груди, поднимался вверх почти на две ладони жесткий серебристый кружевной воротник. К нему были прикреплены маленькие каплевидные жемчужины. Такие же жемчужины украшали разрезы на широких рукавах, закрепленных у кистей рук кружевными манжетами.
Тяжелый пояс из продолговатых серебряных звеньев, украшенный сапфирами, сходился под нижней частью лифа, а его сверкающий голубовато-серебряный конец свободно свисал по подолу.
Золотисто-каштановые волосы были уложены душистыми локонами на затылке, и каждое движение заставляло вспыхивать голубоватые бриллианты, украшавшие верхние края заколок. Пудру и румяна Иветта накладывать не стала, лишь слегка подчернив ресницы и брови да растерев на губах Фелины необычную помаду. В результате рот напоминал по цвету спелую землянику, а серые глаза казались еще больше и глубже, чем всегда.
– Этот вырез, нельзя ли поднять его повыше? Мне как-то неловко предстать перед королем полуобнаженной. Что он подумает обо мне? – пробормотала наконец Фелина.
Иветта довольно хихикнула.
– Его Величество будет наверняка очарован. Погодите, вы еще увидите туалеты других дам. Мадам д'Ароне, например, демонстрирует свой бюст, как пару блестящих райских яблок. Подозреваю, что она даже подкладывает что-то снизу под лиф, чтобы еще больше подчеркнуть и без того пышные груди.