— И Валюха так считает, — соврал Санька.
— Подумаешь, Валюха, свет в окошке! Вот Валюху и выбирайте. Тожё мне, робинзоны! Променяли приключения на заседания!
И он исчез за каменным гребнем.
— Ин… ин… дивидуалист! — проворчал Рудик. — Говорил тебе: не надо ему потворствовать.
— Я же хотел про Серебряный остров рассказать! Расшевелить его хотел. А так, конечно, одни заседания…
— И все-таки он на сто процентов неправ.
— На пятьдесят, — вздохнул Санька. — А на пятьдесят мы с тобой.
* * *
По наблюдениям Саньки, простенькое объявление о том, что в понедельник состоится первое заседание совета школьного музея, никто даже не заметил. Несколько раз украдкой посматривал он на переменах — ни один человек перед объявлением не остановился. И Санька решил, что затея провалится.
Но в назначенный час тесная пионерская комната набилась полным-полнешенька.
В дальнем углу притулился Цырен, и на скучающем его лице можно было прочесть: да вот пришел посмотреть, что еще за музей вы тут выдумали, хотя, предупреждаю, мое дело — сторона.
Фаина Дмитриевна уже начала говорить об истории Прибайкалья и о задачах будущего музея, когда в комнату протиснулся Павел Егорович. Свободных мест не было, и он устроился на одном стуле с каким-то пятиклассником. Санька даже с мыслями собраться не успел, как Фаина Дмитриевна объявила:
— А сейчас хранителям музея будут вручены первые экспонаты. Слово предоставляется Саше Медведеву.
Санька неуклюже, задевая ногами за стулья, прошел к столу и опустил на него тяжелый, шуршащий газетами сверток.
— Вот эти вещи… ну, в общем, орудия труда первобытных людей… нашли в одной прибайкальской пещере Цырен Булунов, Рудик Пильман и я. Где расположена пещера, даже и не спрашивайте, все равно не скажу. Там еще должны побывать ученые, они просили не разглашать. Находка доказывает: в древние времена на территории Прибайкалья жили племена охотников и рыболовов.
С этими словами Санька развернул газеты. Что тут началось! Сколько ни призывала к порядку Фаина Дмитриевна, сколько ни кричал Санька: «Ребята, да имейте же совесть!» — никто ничего не слышал. Все набросились на кремневые ножи и наконечники, вырывали экспонаты друг у друга, орали что-то, лезли через головы. Охрипший и негодующий, Санька кое-как выбрался из этой толчеи. Но Павел Егорович сказал невозмутимо:
— Ничего, ничего, все правильно. Я бы тоже полез, если бы раньше не видел. Честное слово! Топорик доисторического человека — да не пощупать руками?
Из угла равнодушно поглядывал на кучу малу Цырен.
Нетрудно было угадать, что кроется за этим равнодушием. Наверняка Цырена распирала гордость: еще бы, такая буча поднялась из-за его находок. Но вместе с тем он и жалел, что остался в стороне. Санька понимал настроение друга. И еще понимал: если бы экспонаты вручал Цырен, все обернулось бы иначе. Уж Цырен сумел бы напустить такой таинственности, что каждый счел бы за благо хоть краешком глаза увидеть топорик пещерного охотника. В общем, дело страдало из-за того, что Цырен не стоит за столом. И сам Цырен страдал, пусть и по заслугам. Однако в одном он прав: не променять бы приключения на заседания, не допустить, чтобы музей превратился в очередное «мероприятие». А для этого Санька замыслил одну штуку, которая и будущий музей оживит, и помирит его с Цыреном.
Наконец любопытство было удовлетворено, скребки и топоры, обойдя десятки рук, вернулись на место. Фаина Дмитриевна собрала клочки от газет и критически осмотрела экспонаты.
— Хорошо хоть, первобытные умели делать прочные вещи. После такого нашествия от современных топориков и ножей, боюсь, и мокрого места не осталось бы. Ну, Саша, продолжай.
— Это еще не все экспонаты, пять штук Павел Егорович отвез в Иркутск, сдал в музей, на экс… экс….
— На эксперимент? — подсказал кто-то.
— На эксплуатацию?
— На экспертизу! — вспомнил Санька. — Ученые установили, что стоянке человека в нашей пещере около трех тысяч лет. В будущем году туда запланирована экс… экс….
Сбившись однажды, он растерялся и даже знакомое слово вылетело из головы. На этот раз оплошку встретили смехом. «Вот влез не в свое дело! — с отчаянием подумал Санька. — Шесть лет проучился — и ни разу не выступал, и надо же было…» A ребята выкрикивали наперебой:
— Экспозиция?
— Экскурсия?
— Экспертиза?
— Экспедиция же, Саня, — подсказала Валюха, в и он сразу успокоился.
— Точно, экспедиция. А теперь я объясню, что это за вещи… — И Санька продемонстрировал, как ими пользовались древние люди. А в заключение сказал: — Там была еще картинная галерея древних. Наскальные рисунки: олени, лебеди, рыбки, стрельба из лука, охота на мамонта… Но нам не удалось ни свести, ни срисовать. Если ученые разрешат, на будущее лето обязательно сфотографируем. Ну и вот… все это мы передаем школьному музею.
Ребята захлопали, а Санька, расстроенный неудачным выступлением, махнул рукой и сел на место.
К столу проталкивался Снегирь. Он осторожно нес наконец-то достроенный ледокол «Байкал» и предупреждал:
— Осторожно, граждане, только что окрашено! Прошу не цапать!
Ледокол был как взаправдашний. Снегирь поставил его на подоконник, в ответ на аплодисменты раскланялся и заявил:
— Однажды я имел неосторожность критиковать саму идею создания музея. Должен заметить, ошибку я осознал, беру свои слова обратно.
И пока он рассказывал, как настоящий лектор, историю ледокола, которую только накануне услышал от Рудика, Санька завидовал: умеет же человек себя показать! И держится с достоинством, и слова выскакивают сами собой. А он, за что ни возьмется, все не так — неуклюжий, неповоротливый. Нет, не его это дело…
Потом Кешка Похосоев взгромоздил на стол тяжеленный камень с отпечатком папоротника и не без гордости заявил, что этой штуковине не каких-то три тысячи — много миллионов лет. А уже через полчаса стол и подоконники оказались заваленными экспонатами. Были здесь и пожелтевшие газеты за 1905 год, и старинная книга с картинками про русско-японскую войну, и белка с кедровой шишкой в лапках, и коллекция разноцветных камней, и старые истершиеся на сгибах карты Байкала, и удостоверения, выданные первым поселковым Советом в 1920 году, и чего только не было…
Слово попросил Павел Егорович.
— Я получил письмо из областного музея, хочу зачитать одно место. — Он развернул отпечатанный на машинке листок. — Ага, вот. «Но самым ценным из всего принесенного вами оказался зуб неизвестного науке животного. Сначала мы решили, что он принадлежит степному кулану, широко распространенному в Забайкалье и Монголии, однако вскоре поняли, что ошиблись. Два месяца спорили и вот наконец вчера, запаковав находку, как величайшую ценность отправили в Москву. Надеюсь, назревает открытие. Передайте нашу благодарность и наилучшие пожелания юным исследователям родного края Цырену Булунову, Рудику Пильману и Саше Медведеву».
— Теперь нам осталось выбрать совет музея, — сказала Фаина Дмитриевна.
Санька насторожился, как до отказа натянутый лук, — настала его минута. Сейчас он должен осуществить свою задумку — выдвинуть Цырена. Это восстановит справедливость. И это его долг, потому что, как бы там ни было, он обидел друга. Лишь бы не упустить мгновения, первым вскочить и выкрикнуть: «Булунов!» Но Фаина Дмитриевна поспешила.
— Начнем с председателя. Какие будут кандидатуры? — И сразу, без малейшей паузы, не дав Саньке вклиниться: — Я бы предложила Медведева.
И все в один голос закричали:
— Медведева, Медведева! Точно, Медведева! Больше некого!
Такого поворота он не ожидал. Он даже представить не мог, что кому-то взбредет в голову выдвинуть его. Огорошенный и сбитый с толку, Санька порывался встать, отказаться. Выкрикивал, что не он один открыл пещеру, что это не его заслуга, что он и двух слов связать не умеет, что в жизни его ни разу никуда не избирали, что Цырен Булунов из всего умеет сделать тайну, — а сзади кто-то дергал за пиджак, усаживал, не давал говорить. Перед ним мелькнули хитрющие глаза Валюхи, и Санька догадался: ее рук дело! Из всей этой неразберихи до сознания дошла только фраза Фаины Дмитриевны: «Что ты, Саша, так хорошо выступил сегодня», да Павла Егоровича: «Надо же с чего-то начинать, Медведев!» Словом, Саньку все-таки избрали. И тут же, он даже опомниться не успел, выбрали еще четверых в совет музея: Рудика, Валюху, Снегиря и Маринку Большешапову из восьмого. Про Цырена никто и не вспомнил. Это окончательно расстроило Саньку.