Цырен деловито подтягивал парус. Рудик рассматривал берег в бинокль. Разговор о золотых самородках давно забылся. И тут Санька спросил:
— Значит, вы считаете, я всему верю, так?
— Ты о чем это? — не понял Рудик.
— Это он о самородках! — догадался Цырен. — Не скоро же до тебя дошло.
И они снова расхохотались — даже лодка закачалась.
— А я вовсе не такой. Просто не успеваю сообразить что к чему. Пока решусь вставить слово — уж и разговор кончился.
— Сразу видно, Валюхино влияние, — сплевывая за борт, ввернул Цырен. — И охота в собственном нутре копаться!
— Не-е, это я сам. А Валюха, если хотите знать, научила меня одной интересной игре. В характеры.
— Что за игра? — оторвался от карты Рудик.
— В общем, это даже и не игра. Ну вот, надо: определить, допустим, твой характер. Дается по листочку бумаги, и каждый пишет, конечно, по секрету от других, две черты характера, которые считает в тебе самыми главными. Потом листочки собирают, и какая черта чаще повторяется…
— Понятно! — перебил Цырен. — А сколько человек играют?
— Чем больше, тем лучше. Нас-то, правда, маловато, но можно попробовать.
Санька долго грыз карандаш, уставившись на клочок бумаги с надписью «Цырен». Понимал ведь: игра, ничего не изменится, что бы он ни написал, — и все-таки терзался. Хотелось сказать правду, не покривить душой, и в то же время боязно было обидеть Цырена. Санька всегда боялся обидеть кого-нибудь, задеть неосторожным замечанием — такой уж уродился. «Знаешь, Санечка, чего тебе больше всего не хватает? — спросила как-то после классного собрания Валюха. — Принципиальности!» И он решительно написал слово, которое, по его мнению, точнее всего характеризовало Цырена.
Когда все листочки оказались в руках Рудика, игра вдруг перестала быть игрой.
— Давай быстрее, не тяни кота за хвост! — нетерпеливо крикнул Цырен. — Интересно, что вы там про меня нацарапали.
Рудик прочел ровным, невозмутимым голосом:
— «Рудик. Аккуратный, настойчивый, добросовестный, настырный». Видите, общей черты нет.
— Как же нет? Разве настойчивый и настырный не одно и то же? — усмехнулся Цырен. — Или я плохо по-русски понимаю?
— Ладно, пусть будет настойчивый.
— Да не настойчивый, а настырный! Настырный, как дятел, в одну точку долбишь и долбишь.
— Дело ваше, — передернул плечами Рудик. — Читаю дальше. «Санька. Добрый, медлительный, добрый, наивный». Получается — добрый. Согласен, Саня?
— Раз вы так считаете…
— Мы так считаем, Саня. Такой ты и есть. «Цырен. Властный, верный товарищ, насмешливый, властолюбивый». По-моему, общая черта — властный.
— Это я-то властный? — взвился Цырен. — Да откуда вы взяли? Насмешливый — бывает. Но уж властолюбия за собой не замечал.
— А кто всегда командует в походах? — перебарывая себя, напомнил Санька.
— Вернее, пытается командовать, — поправил Рудик.
— Ну, если и случается такое, учтите — я все же постарше вас. И тайгу знаю лучше.
— Подумаешь, на год старше! И тайгу Санька не хуже тебя знает. К тому же ты не только в тайге пытаешься командовать. Так что обижайся не обижайся…
Рудик резал напрямую, и Санька позавидовал: вот бы ему так научиться! И тут же подумал: а ведь у Рудика уже привычка выработалась критиковать Цырена. Чуть начнет Цырен распоряжаться, правильно, неправильно все равно — Рудик тут как тут с возражениями. Чудаки! Будто не безразлично, кто командует…
А перепалка продолжалась.
— Ты хочешь, чтобы у нас как у Крылова было: лебедь рвется в облака, а щука тянет в воду?
— А ты хочешь, чтобы мы как роботы были? Сказал: «Прыгай в воду» — и все попрыгали…
— Ничего подобного! — стоял на своем Цырен. — Если бы я почем зря командовал… А я для пользы дела.
— Не имеет значения!
— Очень даже имеет. Слыхал о новгородском вече?
— А ты слыхал про римских диктаторов?
— Эк куда хватил! Нет, не согласен. Неправильная эта ваша игра. Выводы объявляю недействительными!
Цырен скомкал бумажки и швырнул в воду. А уже через несколько минут, забыв и о размолвке, и об игре, скомандовал:
— Садись-ка на весла, Санька, а то до утра не доберемся, ветер ноль баллов. Приедем поздно, так что сразу, без раскачки, за дело. Ты, Санька, шалаш подновишь, ты, Рудик, костром займешься. А я харюзков для ушицы натаскаю.
— Вот видишь, — ехидно заметил Рудик. — Опять командуешь.
— Да не командую, братцы, — предлагаю! Разве лучше будет, если все бросятся рыбачить, а дров никто не наготовит?
— Ну, если не командуешь, давай так: ты позаботься о костре, а я об ухе.
Все трое рассмеялись. Молодец Рудик, счастливая у него черта: говорить правду в глаза. И с улыбкой! Почти как Валюха…
Стоял полный штиль, однако много раз проверенная в плаваниях посудина шла ходко. Может, в чем другом и уступал Санька друзьям, но только не в силе.
После обеда Рудик достал тщательно обернутую книгу «Старая крепость».
— Начнем, что ли?
И они погрузились в другой мир, полный приключений и опасности, — только весла мерно взлетали да снова опускались в воду, время от времени обдавая мелкими брызгами.
Гребли по очереди. Санька уже заканчивал вторую вахту, когда Цырен вскрикнул:
— Братцы! Горная!
Зачитавшись, они забыли даже за погодой следить. А между тем вдоль берега тянулась как раз та самая отвесная скала. Ни одного пологого подхода, ни одной бухточки! Ребята тревожно огляделись. Серая пелена, почти неотличимая по цвету от неба, заволокла горизонт. Прохладный ветерок сменился липкой, удушливой жарой. На волнах появились белые барашки — предвестники шторма.
На Байкале всегда так. Вода как зеркало, горизонт чист, вдруг откуда ни возьмись выплывает мутное облачко — и уже через полчаса только держись, кто остался в открытом море: и лодки, и баркасы, и катера, даже корабли! Горная налетает неожиданно, словно с цепи сорвавшись. Нагреется за день воздух в горах, а потом по долине речушки, словно по трубе, как разгонится вниз, как рухнет — деревья с корнем летят, камни, что с места не сдвинешь, катятся теннисными шариками, крыши с домов срывает.
— Вперед на всех парусах! — скомандовал Цырен. — Мы с Санькой на весла, ты, Рудик, на руль. Надо успеть проскочить эту чертову скалу.
Рудик даже побледнел от негодования.
— П-правильно, Цырен. П-правильно, на всех парусах. Только не вперед, а назад! Н-назад успеем, вперед ни за что не успеем. Мы же совсем недавно вышли к этой стене.
Уж если Рудик снова начал заикаться, чего давненько не случалось, значит, разволновался всерьез. Его легко было понять. Все-таки Рудик, можно сказать, потомственный моряк, и дед его, и отец были капитанами, а тут Цырен раскомандовался, человек абсолютно сухопутный.
— Точно знаешь? — прищурился Цырен.
— Н-ну, не точно, а так мне к-кажется.
— Старухе нечистая сила по ночам кажется. А ты как считаешь?
Санька заморгал белесыми ресницами.
— Я вообще не заметил.
Он действительно не заметил. Когда сменял Цырена, они уже плыли как будто мимо этой стены, но сколько времени прошло с тех пор, хоть убей, не мог сказать.
— Проморгали! — буркнул Цырен, доставая бинокль. — Все трое проморгали. Вот и гадай теперь!
Он приложил бинокль к глазам, стараясь разглядеть, с какой же стороны ближе конец опасной скалы, но ничего не увидел: серая пелена сгущалась. Однако надо было решаться на что-то, чтобы до начал: а шторма успеть причалить к берегу.
— Вперед! — сказал Цырен, садясь к веслу. — Все-таки вперед.
— Вот видишь, какой ты есть! — вовсе огорчился Рудик. — Только бы к-командовать. Я же тебе говорю…
— Мало ли что ты говоришь! Если бы твой отец… А ты еще не капитан!
— Ты к-капитан! Ты у нас и командир, и председатель, и начальник!
Это могло продолжаться долго, а сейчас каждая минута, каждая секунда была на счету. И Санька, сам не любивший в Цырене привычку покрикивать, вдруг взорвался: