Цырен закончил. Гулко, как гигантские часы, отбивающие секунды веков, звенели, падая в кружку, капли.
— Да-а-а, — многозначительно протянул Рудик. — Заманчиво! И давно ты знаешь эту легенду?
— Мне ее рассказал дед, когда я еще маленьким был. С тех пор всю жизнь пещеры снятся. Он и другие легенды рассказывал: про Байкал, про Ангару, про старого шамана, но те я потом и в книгах встречал, а эта, однако, нигде не напечатана. Попробуй-ка напечатай — столько сюда искателей кладов ринется! А пройти по следам верблюдов Чингисхана стало моей мечтой.
— Слушай, а полуостров, который стал островом… это что же, Ольхон? — спросил Рудик.
— Ольхон. Он и сейчас постепенно погружается. И Святой Нос, полуостров на том берегу, тоже, говорят, в конце концов оторвется от материка. Два-три добрых землетрясения — и порядок. А вы заметили, еще две приметы сходятся? На Ольхоне много пещер — это раз, а леса местами почти нет, с моря посмотришь — голый остров. Это два. Так что все точно. Теперь бы высчитать, далеко ли он зашел на север. Если действительно семь дней… Три туда, три назад да день сгружали сокровища. Я прикидывал, как раз наши места…
Рудик только присвистнул.
— И ты решил найти сокровища? — напрямую спросил Санька.
— Ну… не знаю, — уклончиво ответил Цырен. — Если бы какие-то факты… На одной легенде далеко не уедешь…
Солнце уже подбиралось к зениту, когда Рудик растолкал друзей:
— Подъем! Подъем! Ну и здоровы же вы спать! Бока-то неказенные! Кстати, кое-кому давно пора быть на вахте.
Вставать не хотелось, отяжелевшее тело точно прилипло к полу. Однако Цырен молча сгреб телогрейку и поплелся к выходу.
А Рудик вскочил и начал делать зарядку: приседания, прогибы, прыжки на месте. Санька только глаза вылупил.
— Ты случаем не того? Не чокнулся? Энергию беречь надо.
— Энергия — частности, — ответил Рудик. — У меня правило: делай то, что не хочется делать. Думаешь, — как я английский выучил? Только по этому правилу. Не было дня, чтобы захотелось долбить слова. Вот я и долбил. А потом пошло, даже самому понравилось…
Принципу своему Рудик следовал постоянно. Не только дома, по хозяйству, потому что отец с его больной спиной даже ведро воды не мог поднять, а мама одна не управилась бы. Не только в школе, где он, неисправимый, казалось бы, троечник, вышел в ударники. Он кропотливо собирал карты, и теперь его коллекция вызывала зависть друзей. Вместе с Петькой Снегиревым взялся мастерить модели судов и, хотя поначалу даже шуруп ввернуть не мог, и тут кой-чего достиг.
Но главное, что научило Рудика уважать себя, — он вылечился от заикания. Его возили по больницам, по знаменитым профессорам — бесполезно. Однажды дядя из Рязани прислал статью про Демосфена, древнегреческого оратора. Прочел ее Рудик и решил сам взяться за себя. Бродя берегом Байкала, с камушками во рту декламировал стихи — благо, прибой заглушал его ужасающее поначалу исполнение. Во весь дух пробегал стометровку и снова, запыхавшись, — читал вслух: «На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…» А когда дело пошло на лад, нырял в студеную байкальскую воду, выскакивал на берег и, сотрясаясь всем телом, продолжал: «Пред ним широко река неслася. Бедный челн…» И так семьсот тридцать дней. Теперь он почти не заикался, разве что очень уж разволнуется, да и то почти незаметно. Вот что значит упорство!
— Саня, полей-ка мне из кружки, хоть немного сполоснуться.
— Чистюля! Вчера пить нечего было, а сегодня уж и умываться ему подавай. Хватит?
— Лей, не жалей. Дело не в чистоте — бодрость духу придает.
«Надо высоту свода промерить, — решил он, растираясь полотенцем. — А завтра, если ничего лучше не придумаем, возьмемся за ремонт пещеры. Чем не занятие — капитальный ремонт пещеры?»
Он обернулся, чтобы сложить полотенце, — Санька тоже делал зарядку!
— А ты-то случаем не того? Не чокнулся?
— От тебя заразился.
Тут снаружи раздался ликующий вопль Цырена:
— Робинзоны, на выход!
— Пароход! — прошептал Санька.
Это был не пароход. Это была горбушка хлеба, обыкновенная горбушка, раскисшая, засохшая и все же куда более аппетитная, чем все на свете сказочные яства.
— Да ты фокусник, что ли?! — глотая слюнки, воскликнул Санька. — Откуда взялась?
Цырен сделал испуганное лицо, пожал плечами.
— Сам не пойму. Выходит, так и есть, фокусник. Сижу я здесь, скучаю, едва не задремал. Дай-ка, думаю, порепетирую какой-нибудь фокус, хоть повеселю ребят. Взял наш флаг…
С этими словами он спрятал горбушку за спину и протянул руку за белой Санькиной рубахой, лежавшей на случай появления парохода в корнях сосны, стряхнул, чтобы показать, что ничего в ней не спрятано, выставил колено, сдул с него пыль и, отсчитав раз, два, три, накрыл рубахой.
— А потом представил под ней хлеб. Надо было, конечно, целую булку представить, да я сплоховал. И что бы вы думали?
Он сдернул рубашку — на колене лежал кусок хлеба. Санька так и подскочил:
— Ну-ка, ну-ка, покажь! Да откуда же он взялся?
— Фокус!
— Ладно, кончай придуриваться, — насмешливо сказал Рудик. — А то уронишь, тогда будет фокус. Он же из-за спины ее вытащил. Ту же самую горбушку.
— Так это сейчас из-за спины. А в первый раз откуда?
— Вот и говори, откуда, не морочь голову.
— В телогрейке была, в кармане, — вздохнув, нехотя признался Цырен. — Я как увидел, чуть в Байкал не свалился.
— Странно, — покачал головой Рудик. — У меня, например, привычки нет куски в карман складывать.
— Так это я… — сам себе не веря, вспомнил Санька. — Вечером, накануне отъезда, собрался пожевать, а вы позвали…
— Вот повезло! Может, у тебя еще что-нибудь припрятано?
— Да не томи ты, дели на три части! — взмолился Санька.
— Не на три, а на четыре, — строго поправил Цырен. — Четвертая будет НЗ. Мало ли что еще может случиться. — И, нюхнув свою порцию, с пафосом произнес: — Вороне где-то бог послал кусочек… хлеба!
Однако завтрак оказался таким скудным, что лишь раздразнил аппетит. Чтобы отвлечься, надо было заняться чем-то.
— Ну что, Санька, позавтракали, теперь и поработать не мешает. Давай-ка измерим высоту пещеры да нанесем на план.
— Валяйте, валяйте, — снисходительно поддержал Цырен. — Чем бы дитя ни тешилось…
Высоту пещеры в центре свода на глазок определили в шесть метров. Но вдоль стен хотелось измерить поточнее. Рудик держал коптилку, а Санька, используя едва заметные выступы и трещины в породе, взбирался под потолок. Попыхтеть пришлось изрядно, и Рудик засомневался: работа, в сущности, бесполезная, может, бросить? Но тут Санька, только что взгромоздившийся на очередной выступ, оказался на полу. Рядом навалило порядочную горку земли.
— Вот черт! И чего это она обвалилась, отсырела, что ли?
Рудик поднес факел к стене — пламя затрепетало и погасло.
— Зачем потушил? — рассердился Санька, ощупывая в темноте зашибленную коленку.
— Дубина! Потушил… Тут сквозняк. Щель какая-то.
Рудик чиркнул спичку. Щель была небольшая, в два пальца шириной, но тянуло в нее здорово, как в приоткрытую дверцу печи.
— По-моему, там что-то есть, — беззаботно заметил Санька.
А у Рудика сердце колотилось, будто он только что пробежал кросс. В самом деле — наткнуться на такое после рассказа о верблюдах Чингисхана! А он еще собирался придумывать какую-то работу… Вот уж действительно, кто ищет, тот находит.
Рудик достал складешок, ковырнул стену рядом со щелью — к ногам щедро посыпались мелкие камешки. Потом попробовал колупнуть в другом месте — и едва не сломал лезвие.
— Понял? А ты говоришь — забавно! И как это мы раньше не заметили?
Глаза Саньки округлились, стали совсем как у совы.
— Значив это вход в другую пещеру? Специально засыпанный?
— Похоже, — шепотом отозвался Рудик. — А может, там целый подземный город. Лабиринт… Катакомбы…