— Сядь подле, спросить что хочу.
Собеседница робко присела на край медвежьего спальника, опустила глаза на кедровый корень, от волнения закрутила в руках косу.
— Что, душегрейка-то не с твоего плеча? — продолжил Михаил.
— Моя… — не понимая, к чему он клонит, удивилась Наташа. — Сама шила. Специально на зиму. Больше — всегда теплее, в морозы можно еще одну кофточку надеть.
— Это правильно, — довольно подтвердил промысловик и тут же неожиданно, как будто одним взмахом топора срубив застоявшуюся сушину, спросил: — А что, Ваньку-то крепко любишь?!
— Что это вы, дядя Миша? — вздрогнула девушка и еще больше покраснела. — Какого такого Ваньку? Не люблю я его вовсе… так-просто…
— Ладно, успокойся, — довольно улыбнулся Михаил. — Мне до вашей любви дела нет. Любовь — это дело хорошее, когда по сердцу, любитесь себе на здоровье! Ты мне вот про что скажи, другое интересно, — здесь медвежатник сделал многозначительную паузу, выдержал момент, а когда понял, что Наташа готова высказать самое сокровенное, негромко продолжил: — Веришь ли ты Ваньке, как самой себе?
Наташа — ни жива ни мертва! Затаила дыхание, сердечко приостановилось. Девушка еще ниже опустила голову, потом вдруг выпрямилась:
— Верю!
— Думаешь, что не бросит, когда плохо будет?!
— Да.
— А что, вынесет он тебя из тайги на руках, когда хворая будешь? — пробивая узким взглядом глаза девушки, задел за живое Михаил.
— Вынесет! — без тени сомнения ответила девушка.
— Вот и ладно, — довольно затягиваясь дымом, отклонился охотник. — Теперича можешь идти. Только нет, постой, — повелительным тоном, от которого Наташа никак не могла отказаться, приказал Михаил. — Сымай душегрейку. Она мне надень сгодится. А ты до вечера у костра не замерзнешь. Вон, солнышко опростоволосилось, тепло будет.
Наташа послушно сняла с плеч одежку, протянула Михаилу. Тот бережно принял телогрейку, положил себе за спину, равнодушно махнул рукой:
— Шагай!
Прежде чем уйти, Наташа какое-то время колебалась, потом спросила:
— Зачем все это, дядя Михаил?
— Нудыть твою… Не женское это дело — все знать. Потом увидишь, — понизил голос медвежатник и отвернулся в сторону.
Наташа ушла к своему костру. Михаил выбил трубочку о корень кедра, стал обувать на ноги походные чуни: пора! Рядом зачихали носами взволнованные собаки. В какой-то момент зверовые кобели взвизгивали, выпрашивая волю, однако Михаил осадил своих верных помощников:
— Сидите пока, не время.
Послушные лайки, недовольно вытягивая поводки, закрутились, но тут же, присмирев, присели.
Анна Семеновна разбудила мужиков на завтрак. Первым из дома вскочил Иван. Припрыгивая по холодной росе босыми ногами, парень закрутил головой, увидел Наташу, сделал едва заметный знак приветствия. Затем, изображая ретивого иноходца, высоко поднимая колени, убежал в тайгу, потом — на речку. Назад он вернулся через несколько минут, бодрый, здоровый, умытый. Ожидая, пока глава семейства Пановых, Григорий Феоктистович, первым сядет за летний стол, Иван присел на чурку около костра.
Завтрак Пановых был недолгим, но сытным. Тяжела старательская доля. Целый день с кайлом да лопатой: не полопаешь — не потопаешь. Самая лучшая еда с утра — густая каша с мясом. Иначе до обеда не доживешь. Звали и Михаила, но тот скромно отказался, ожидая, когда закончится трапеза.
После завтрака все мужики собрались под кедром на пятиминутную планерку. Кто-то собирался выкурить понюшку табака. Другие просто с интересом ждали, что сегодня будет делать медвежатник. От соседних домов пришли соседи-старатели (женщинам присутствовать в мужских разговорах возбранялось). Когда все расселись по кругу, Михаил не полез за словом в карман. Хитро прищурив глаза, он пошел в открытую:
— Григорий! Мне сегодня на день твой Ванька нужен. С конем.
— Что, думаешь медведя бить?
— Думаю.
— А попался ли? А как зря парня в хребет сгоняешь? Ныне каждый час на учете. В Сдвиженье постоянный снег выпадет, не растает, а мы только что на жилку наткнулись.
— Это не беда. Отработает Ванька завтра за двоих.
— Может, кого другого, кто норовистее? Мой Иван всего двух медведев убил. И то случайно, да маленьких. А тут дело такое… Вон, Микишка Лавренов пять штук в петельку спроворил. Ныне за лето двух зверей поймал, весь прииск кормил. Его возьми! А мой сынка не способен на это дело.
— Способен! Еще как способен! — не отступал от своего Михаил. — А что Микишка? Он специально таких медведев ловит: на шкуру ляжешь, ноги и голова не укладываются. Не медведи, а собаки. Он ить специально, муравьятников по следам ищет, которые за пряслами по помойкам шастают. А тут, друг ты мой, у медведицы след, как сковородка. Может так расчесать — голова отлетит. Ну, так что? Каков твой ответ?