— Какой сегодня день на Земле? — спросила я Круза.
Его мрачный взгляд переместился на меня.
— Двадцать девятое мая.
Я опустила взгляд на гладкий, бледный камень под моими босыми ногами. Через два неверрианских дня — девять человеческих дней — мне исполнится двадцать.
Мой срок сократили вдвое, но выдержу ли я полчаса в куполе? Смогу ли я проплыть сквозь кошмары и выбраться невредимой, или я утону в куполе?
Стану ли я на год старше?
Смогу ли я когда-нибудь снова увидеть своего отца?
Смогу ли я когда-нибудь сказать Эйсу, как много он для меня значил?
Страдание поползло вверх по моему телу, тяжело давя на позвоночник.
Я не оглядывалась по сторонам, когда мы выходили на террасу, но я подняла подбородок и посмотрела вверх.
Прямо на сверкающую золотую клетку, которая была открыта и ждала меня, как колесница Золушку. Однако эта карета не повезла бы меня на большой бал. Там, куда я направлялась, ждали только призраки. И хотя вокруг меня роились фейри, ни одна из них не была волшебной крёстной матерью, которая увела бы меня в безопасное место.
Я держала глаза открытыми, когда вошла внутрь. Мне нужно было, чтобы они увидели, как только мой мир погрузится во тьму.
ГЛАВА 49. КЛЕТКА КОШМАРОВ
Клетка плавно поплыла прочь от дворца. Проплыла над туманом, который опустился ниже, открывая десятки тонких кусочков, отображающих изображения Земли. Я обхватила пальцами тонкие прутья, желая, чтобы на одном из порталов появилось лицо моего отца, но единственные изображения, которые плавали по плоским поверхностям, были изображениями чужих лиц и мест.
Я огляделась вокруг, гадая, когда купол начнёт сверлить мой разум. Возможно, с этим случился какой-то сбой. Или, возможно, я уже сопротивлялась его воздействию. Я подняла взгляд на макушки калимборов.
На платформе на вершине самого высокого дерева стояла неподвижная фигура. Голые предплечья были сложены на груди, прикрытой рубашкой, которая никогда не была сшита в Неверре. Такая же голубая, как земное небо. На лице застыла глубочайшая из хмурых гримас. Как мне хотелось погладить жесткую линию подбородка Эйса, провести пальцами по сухожилиям на его шее, разгладить морщинку между бровями.
Позволил бы он мне когда-нибудь снова прикоснуться к нему, если бы поверил, что я прикасалась к Грегору?
Мои пальцы покалывало. А потом покалывание распространилось на мои руки. К моей ключице. К моей шее. К моим щекам. К моему скальпу. Мир стал тёмным и тихим.
Затем снова ярким.
Потом потемнело.
Яркий.
Чёрный.
Белый.
Белое стало желтым.
Жёлтое превратилось в дверь.
Открытая дверь.
В дверном проёме стояла женщина.
Моя мать.
Я уставилась на неё, разинув рот. Подбежала к ней. Слёзы текли по моим щекам. Её грудь была твёрдой и холодной. Её руки были расслаблены. Я обняла её, прижавшись ухом к её груди. Её грудь была тихой, но тёплой. Тёплой и липкой. Липкой, как сироп. Сироп стекал по мочке моего уха и попадал в волосы. Я вытерла, и мои пальцы снова покраснели. Я оторвалась от груди матери. Нашла её пропитанной кровью. Кровь, которая текла из раны на её шее.
Задыхаясь, потирая руки, я поползла назад. Её чёрные глаза налились кровью. Она ритмично ударялась о плитку нашей кухни. Она подняла руку, подзывая меня подойти к ней. На одном из её пальцев поблескивало кольцо, чёрное, как её глаза, чёрное, как её волосы, чёрное, как её ногти.
Рубины не чёрные.
Чёрные камни ловили свет, поглощали его, преломляли.
Я ждала, что они станут красными, но они оставались чёрными.
Моя мать никогда не носила чёрного кольца.
— Катори.
От этого голоса у меня по спине пробежала дрожь. Заставив меня забыть о кольце.
— Детка.
Как падающая вода, смешанная с улыбками. Самый чудесный голос. Голос, который мог успокоить любую боль.
— Я скучала по тебе.
Мое сердце затрепетало.
— Возьми меня за руку, детка.
Я согнула пальцы, чтобы дотянуться до её пальцев, но остановилась при виде кольца.
Красный — это не чёрный.
Чёрный — это не красный.
— Ты не… Не моя мать… ненастоящая.
Её лицо превратилось в лицо моего отца.
Он булькал, а из его шеи капала кровь.
Я попятилась. Мои руки ударились обо что-то твёрдое. Что-то звякнуло.
Я отвела взгляд от мужчины, стоявшего перед желтой дверью. Уставилась на красную полосу, мерцающую вокруг моего пальца.
Когда я подняла глаза, моего отца там уже не было.