Его улыбка исчезла.
— Я надеюсь, ты ему не веришь.
Румянец пополз вверх по моему горлу, змеился по моей челюсти.
— Мне девятнадцать. Брак — это самое далёкое, что у меня на уме. Кроме того, может быть, я никогда не выйду замуж.
В отличие от него…
Эйс скоро женится. Я не знала, когда именно. Я не хотела знать. Уже от одной мысли о том, что у него будет жена — пусть и та, которая ему не нравилась, — у меня скрутило живот.
— Мы можем поговорить о чём-нибудь другом? О чём-нибудь ещё?
— Я не люблю её.
Я прижалась щекой к его плечу. Хотя я знала, что он не любил Анджелину, хотя у меня не было причин ревновать, я ревновала, и это пугало меня больше, чем почти всё остальное.
И только Великий Дух знал, какой это был подвиг, учитывая реальные опасности в моей жизни.
ГЛАВА 1. ПЛЕМЯННИЦА
Пока папа читал газету, я выжала лимон в его кружку «Эрл Грей». С тех пор, как Лили сказала мне, что кислая пища отталкивает невидимых духов, я наполняла желудок моего отца уксусом и цитрусовым соком. Не то, чтобы по Роуэну бродили какие-то Невидимые духи.
Очевидно, в Ночь Тумана — а это единственная ночь, когда Невидимые могут покинуть Харени, их подземный дом, — никто не пробрался к порталу фейри. Но в Неверре были сотни порталов. Что, если фейри, наблюдающие за волшебными дверями, пропустили побег Неблагого?
Папа фыркнул, затем покачал головой.
Я приподняла одну бровь.
— Что?
— Эта история в газете. Сотрудник «Хоум Депот» утверждает, что проводил инвентаризацию и заметил огромное количество недостающих товаров, поэтому он проверил записи с камер видеонаблюдения и увидел, как сам вытаскивает ящики на парковку. Он не помнит, как делал это, — папа закрыл газету, сминая тонкие, как в Библии, листы.
— Его уволили?
— Немедленно. Вот почему он пошёл в газету. Чтобы оправдать себя, — папа сложил и снова свернул листы, затем бросил их в мусорное ведро под раковиной. — На что только не пойдут люди, — он провёл рукой по своим спутанным подушкой волосам. — Все это из-за железного троса и цепей.
Лимонный сок капал у меня между пальцами на носки.
— Это… это то, что он украл?
— Да. Странно, да?
Раздавленная лимонная цедра выскользнула у меня из пальцев и с мокрым шлепком упала на кафельный пол.
Железо.
Потеря памяти.
Я бы поспорила на что угодно, что охотники повлияли на него, чтобы заставить вручить им железные цепи, потом стерли воспоминание из его памяти.
— Ты в порядке, милая? Ты выглядишь немного бледной.
— Всё хорошо, — это слово прозвучало как шипение.
Папа нахмурился.
Я наклонилась, чтобы поднять упавший лимон, который слишком сильно швырнула поверх газеты.
— Ты уверена?
Я кивнула.
— Мне пора идти. Я обещала встретиться с Каджикой у Би утром.
Голубые глаза папы потускнели при упоминании имени охотника. Он не был поклонником Каджики. Папа считал его неуравновешенным и странным. Тот факт, что он был покрыт татуировками и мускулами, не помогал.
Я потёрла свою собственную отметину. Как бы отреагировал папа, если бы увидел это?
Несмотря на то, что я умоляла Эйса вернуть его пыль — пыль для фейри была эквивалентом пистолета для солдата — он отказался снять её с моей шеи, где она скрывала пыль Стеллы от человеческих глаз.
Папа наблюдал за моими пальцами.
Я замерла.
Видел ли он? Неужели Эйс наконец-то послушал меня и убрал свою пыль?
— Мне не нравится, как выглядят все эти люди, которые переехали к ним.
Моя шея казалась деревянной. Мне удалось сдержанно кивнуть.
— Я тоже не фанат этой толпы, но Каджика был племянником Холли, — он не был, но папа всё ещё верил в это.
Факт: Холли происходила из племени Готтва, которое усыновило Каджику и его брата за пару лет до резни — «Самого тёмного дня», — что заставило охотников похоронить себя на два столетия в гробах из рябинового дерева, наполненных лепестками роз.
Из двенадцати могил две были пусты — Гвен и Каджики — и в одной лежало настоящее мёртвое тело — мать Гвен. Папа и Айлен выкопали её могилу, но прежде чем моя тётя успела прочитать надпись, которая вернула бы охотницу к жизни, похитив человеческую душу, мы с Каджикой остановили ритуал. На воздухе розовые лепестки вокруг тела спящей охотницы посерели и высохли, высвобождая магию, которая сохранила её.
В тот день, в первый и единственный раз, я пожалела Гвенельду. Несмотря на то, что она украла душу моей матери — конечно, не нарочно, — я никогда не желала ей душевной боли. Я не была мстительной, но я была обижена. Я злилась на Гвенельду за то, что она создала новых охотников своей кровью. Эти необученные дикари считали меня своим врагом и напали на меня со стрелами из рябинового дерева на моём собственном заднем дворе.